«Русская верность, честь и отвага» Джона Элфинстона: Повествование о службе Екатерине II и об Архипелагской экспедиции Российского флота - Елена Смилянская

Долгое время я подозревал, что мой секретарь нарушал присягу при выполнении письменных и устных переводов моих слов офицерам, что, к его смущению, и было обнаружено. До того как мне отправиться в Лондон, я отдал ясные приказы капитану «Саратова» перебрать его такелаж, просмолить топы мачт и реи, пока корабль находится в доке, и после того оснастить его на английский манер. И для этой цели я нанял боцмана с «Royal George» заново оснастить «Святослав» и приказал боцманам других кораблей эскадры помогать ему, чтобы изучить этот английский способ. Но когда я вернулся из Лондона, я нашел, что к такелажу даже не прикасались, за что я очень разозлился на офицеров, поэтому я приказал моему секретарю написать записку от моего имени, чтобы узнать причины, по которым капитан не выполнил эту часть обязанностей. Секретарь же [Джонсон Ньюман] воспользовался этой возможностью, чтобы обругать всех офицеров, но особенно капитана, думая, что это никогда не станет мне известно. На следующий день, когда я встретился с офицерами, в особенности с командором Баршем, все они вели себя весьма холодно, а вечером граф Разумовский434, который жил со мной, сказал мне, что офицеры были в высшей степени оскорблены письмом, которое я послал капитану «Саратова», возложив на них все чужие провинности, да еще в таких выражениях, какие ни один честный человек не может снести. Я ответил, что я ничего не знал о таком письме и что с момента, когда был обнародован рескрипт Ее императорского величества, я мало кого из них обвинял, а капитана Бешенцова я упрекал за невыполнение им оснастки его корабля, и что граф Разумовский сам слышал приказ, который я отдал Ньюману, написав записку, которую тот и принес мне на подпись. Граф сказал, что капитан Бешенцов хотел ко мне явиться и собирался принести письмо. Я пожелал, чтобы за ним послали к 8 утра, и просил графа прийти с ним вместе, чтобы письмо перевести. Еще и три строчки не были прочитаны, как я остановил графа, не признав своего письма, и сразу послал за моим секретарем. Я спросил его, как он посмел использовать мое имя так, как он это сделал?! Он выглядел весьма сконфуженными, как все, кого уличили во лжи. Я приказал ему немедленно перевести записку слово за словом в мою тетрадь с копиями писем. Капитан ушел полностью удовлетворенным тем, что я сделал в отношении письма, и обещал сообщить остальным офицерам то, что он увидел и услышал. Письмо это любопытно и может доставить удовольствие читателю:

Офицеры, видимо, теперь уверились, что с обеих сторон многое было неправильно представлено моим секретарем, и, казалось, осознали, что обе стороны имели основание рассматривать моего секретаря как дурного человека, пожелавшего отомстить за некоторое неуважение, с которым к нему относились в мое отсутствие, и использовавшего эту возможность, чтобы их оскорбить, используя в письме мое имя. Я предоставил ему такую возможность в первый раз, так как я постоянно был сам себе секретарь, а он переводчик, и я не имел помощи от других, как те адмиралы, которые имеют для обычных вещей готовые формуляры. Я и до того замечал, что он ложно переводил при мне тому же самому капитану относительно провинностей его лейтенанта, которому я сделал выговор за небрежность. Ньюман же давал капитану понять, что я обнаружил провинности в поведении самого капитана. Капитан по этому поводу пожаловался графу Разумовскому, откуда это и стало известно.

Судя по всему, Ньюман действительно либо добавлял к тому, что я говорил, либо убавлял из сказанного мною в зависимости от своего настроения или от того, к кому он был расположен. Я бы, не колеблясь ни минуты, прогнал его, но он знал шифры и мою инструкцию, и не было никого, кто бы мог занять его место.