Слепой. Смерть в подземке - Андрей Воронин

Он сделал паузу, с любопытством поглядывая на своего пассажира, но тот молчал, рефлекторно посасывая коротенький окурок с наросшим на кончике длинным кривым столбиком пепла. Машину легонько тряхнуло, пепел беззвучно упал и канул в темноту под передней панелью.

— Для усиления психологического эффекта, — не дождавшись реакции на свою обвинительную речь, продолжал Молчанов, — а также чтобы предупредить возможные обвинения в бездействии перед лицом смертельной угрозы, Лис нанял своему подопечному телохранителя — случайно встреченного в кафе отставного чекиста, явного алкаша. Та встреча, к слову, действительно была совершенно случайной, и ты об этом прекрасно знаешь. Мне сразу показалось странным, что такой серьезный человек, как ты, нанимает для такой ответственной работы явного люмпена, от которого с утра пораньше за версту шибает перегаром. А замысел был простой, и, чуточку тебе подыграв, я начал догадываться, в чем тут соль. Это был просто дополнительный штрих, еще один раздражающий фактор, новый способ давить парню на психику, выводить его из душевного равновесия. Стрельба в упор по бронежилету из мелкокалиберного пистолета — это было недурно придумано и довольно чисто проделано. Кому-то другому этого хватило бы за глаза, но наш Черный Барс продолжал упрямиться, и тогда кто-то предоставил в распоряжение Палыча и его отморозков с СТО автомат. Журналисты были извещены заранее и слетелись, как вороны на падаль. Падалью должен был стать я, иначе стрелок подождал бы, пока из подъезда выйдет Марат. Но он не стал ждать, и это его сгубило: никто ведь не знал, что торжественно выданный тобой травматический пугач я продолжаю носить только для вида! Я его ранил, и это никого не устраивало: попав в лапы следователей, бедняга обязательно заговорил бы, да и труп по-прежнему был необходим — уже неважно чей, лишь бы был хоть какой-то информационный повод для скандала. И тогда кто-то — я полагаю, все тот же Бес, Палыч, — прострелил бедняге голову и был таков. Ну, а остальное рассказывать ни к чему, ты сам все знаешь. Если не присутствовал на похоронах друга, могу свозить на могилку, мне совершенно случайно удалось ее найти. Там, кстати, лежит еще один твой знакомый, тот самый спонсор, что мной интересовался.

— А я тебя недооценил, — после продолжительного молчания негромко заметил Ник-Ник. — Причем недооценил сильно. Ладно, что сделано, то сделано. Оправдываться не стану…

— И не надо, — ввернул Молчанов. — Моральные аспекты этой истории интересуют меня в самую последнюю очередь — вернее сказать, вообще не интересуют. Люди гибнут за металл, как сказал классик. Этим все сказано, и вряд ли ты сумеешь добавить что-то новое, даже если будешь говорить до самого отлета в Нью-Йорк.

— Да, деньги-дребеденьги, будь они неладны… — вздохнул Ник-Ник. — Ну и чего ты хочешь?

— Ты сам только что сказал, — напомнил Молчанов. — Именно их я и хочу, и не думаю, что тебя это хоть капельку удивляет. Ты сам обещал мне долю, помнишь?

— А я от своих слов не отказываюсь. Сам куда-то запропастился, а теперь являешься с претензиями…

— Ситуация изменилась, — перебил его Молчанов, — так что причитающаяся мне доля отныне составляет… ну, скажем, половину того, что получишь ты.

— Половину?!

— Не забывай, твои кореша пытались меня убить. За это я мог бы забрать у тебя все до копейки, а самого тебя взять к ногтю, как гниду, но я незлопамятный. Обобрать тебя до нитки — значит обозлить и заставить искать способ поквитаться. Тогда тебя все-таки придется шлепнуть, а ты мне нужен живой и дееспособный. Это ведь не последний чемпионат в карьере твоего подопечного, верно? Да и чего ты так всполошился? Свои убытки ты всегда можешь хотя бы частично компенсировать за его счет. Ты ведь и так обдираешь его как липку. Ну, отстегнешь ему еще на пару процентов меньше, он и не заметит. Как заметить, когда даже приблизительно не знаешь размеров собственного заработка! Ну, что скажешь?

Безродный молчал, сосредоточенно выковыривая из пачки очередную сигарету. По салону, сменяя друг друга, скользили полосы тени и света от уличных фонарей, и в этом летящем, переменчивом освещении лицо Ник-Ника выглядело осунувшимся и сосредоточенным, как перед выходом на ринг.

— Не о том думаешь, — снова не дождавшись ответа, сказал ему Молчанов. — Не надо придумывать, как от меня избавиться. Это так же неконструктивно, как бегать по автомобильной стоянке и материться, потрясая кулаками, после того, как у тебя угнали машину. Даже если ты найдешь людей, способных справиться с этой задачей, и даже если они с ней действительно справятся — в чем я лично очень сомневаюсь, — тебе это ничего не даст. Как только меня погасят, подробный, доказательный очерк твоей славной биографии автоматически станет достоянием широкой общественности — в частности, работников прокуратуры, полиции и прочих неприятных организаций. Но до этого вряд ли дойдет. Просто, когда у меня начнутся неприятности, я сначала их улажу, а потом увеличу свою долю в нашем бизнесе…

— В нашем? — с горькой иронией переспросил Безродный.

— Ну да, а ты как думал? Жизнь, как бумеранг, — что ни запусти по ветру, оно обязательно к тебе вернется. Чем, скажи на милость, ты лучше тех ларечников и кооператоров, которых вы с Бесом бомбили в начале девяностых? Бог велел делиться, это тебе любая амеба подтвердит. Кроме того, я могу быть полезен. Я не только способен обеспечить вам обоим безопасность, но еще и имею на твоего чемпиона некоторое влияние. А это, с учетом его строптивого характера, немаловажно.

Безродный наконец закурил и вяло отмахнулся дымящейся сигаретой.

— Какой там, в ж…, характер, — пренебрежительно бросил он. — Парень уже сломался, понял, что мочиться против ветра себе же дороже. Деньги, Федя, кого хочешь уму-разуму научат, и, будь в его ослиной башке хоть миллиграмм серого вещества, он бы давно это понял.

— Да хватит тебе уже его костерить, — умиротворяющим тоном предложил Молчанов. — Парень — золото, талант. А что характер взрывной и кровь горячая — на то и Кавказ!

— Ерунда это все, — возразил тренер. — Таких талантов в любой подворотне навалом. А что до характера, я всегда говорил: нет у этих черномазых никакого характера. Дерьмо это, а не характер, сплошной гонор и дешевые понты. Кричит, петушится, а дашь ему по сопатке да макнешь разочек мордой в говно, и дело в шляпе — он уже готов тебе ботинки лизать. И, что характерно, на стороне продолжает петушиться: не тронь, а то зарежу! Тьфу, слякоть! Чемпион… Кукла, марионетка! Чего он без меня стоит-то? Да все они одинаковые, кого ни возьми. Нынче все одним миром мазаны — что певцы, что бойцы: только и умеют, что перед камерами красоваться да бабки обеими руками грести.

— Да, — после непродолжительной паузы сочувственно произнес Молчанов, — у тебя и впрямь накипело.

— Погоди, — мрачно предрек Николай Николаевич, — потрешься около него подольше — у тебя еще не так накипит!

— А вот от этого уволь, — неожиданно возразил Молчанов. — Что, у меня других дел нет, по-твоему? Чего ради я стану около него тереться, в каком качестве? Да и не хочу я этого, елки-палки!