Что за рыбка в вашем ухе? - Дэвид Беллос

Во французской кабине: два переводчика, один слушает испанский и английский, второй — русский и английский, оба переводят на французский.

В английской кабине: два переводчика, один слушает французский и русский, второй — испанский и французский, оба переводят на английский.

В испанской кабине: два переводчика, оба слушают английский и французский, а переводят на испанский.

В русской кабине: два переводчика, оба слушают английский, а также испанский или французский и переводят на русский.

В китайской кабине: три переводчика работают посменно; слушают английский и китайский и переводят тоже на китайский и английский.

В арабской кабине: три переводчика работают посменно; слушают французский или английский и арабский и переводят на арабский и английский или французский.

Иными словами, китайский переводится на испанский, французский и русский с помощью английского; арабский переводится на испанский и русский с помощью английского либо, чаще, французского; испанский и русский переводятся на китайский с английского, а на арабский с французского. Если русский переводчик в английской кабине отлучился в туалет, то русский переводится на английский с французского; аналогично, если у испанского переводчика во французской кабине пошла носом кровь, то испанский переводится на французский с английского.

Вообще-то двойной перевод, или, как его называют синхронисты, реле, — это по определению неудачная идея, поскольку при этом увеличивается вероятность ошибки, а также временна́я задержка между речью делегата и поступлением перевода в наушники слушателей. Плохо и то, что китайские и арабские переводчики переводят не только на свой язык А, но и на английский — работа сразу в двух направлениях удваивает стресс. Но для ооновских чиновников, которые должны обеспечивать эффективность, реле (двойной перевод) и ретур (один переводчик переводит в двух направлениях) — это счастливые находки. Без реле и ретура вся система оказалась бы намного дороже, а она и сейчас не дешева.

В Европейском союзе в систему вносятся дополнительные коррективы, чтобы обеспечить работу на заседаниях с двадцатью четырьмя языками. Полный симметричный перевод по правилам Нюрнбергского процесса, когда каждое направление перевода обслуживал один переводчик, потребовал бы команды из 552 человек, что намного превосходило бы число участников любого заседания — а это, конечно, нереально. Поэтому система работает так: когда все участники заседания понимают хотя бы один из рабочих языков ЕС (английский, французский или немецкий) — а это почти всегда так и есть, — применяется асимметричная схема перевода. Асимметрия означает, что участники могут выступать на любом из официальных языков (предварительно оповестив о своем выборе команду переводчиков), а слушать лишь на одном из трех рабочих языков. Про такое заседание говорят, что оно проходит в языковом режиме 24:3. Если бы каждое из направлений обслуживал отдельный переводчик, то на каждом заседании понадобилось бы шестьдесят девять человек, а это все еще слишком много.

Число переводчиков еще уменьшается за счет использования переводчиков с двумя языками А, способных переводить на каждый из них (такая схема называется шеваль), а также — в наибольшей степени — за счет ретура: использования переводчиков, которые переводят и на свой язык В. Но самой большой экономии удается достичь за счет реле. Когда выступает литовский делегат, переводчик, для которого литовский — язык В, обеспечивает синхронный перевод на немецкий, а с немецкого его речь переводят на английский и французский (в режиме 24:3 никакие другие переводы не требуются). В этом примере языком-посредником служит немецкий; для других языков на том же самом заседании посредником может стать английский или французский. За счет этого общее число переводчиков, обслуживающих заседание в режиме 24:3, не превышает двадцати пяти, а в реальности может быть и намного меньше, если, допустим, португальско-французский переводчик может переводить на испанский, когда посредником служит французский, или шведско-немецкий переводчик может переводить на датский, если посредник — немецкий. Поскольку все переводчики ЕС владеют двумя языками В, использование асимметричного режима в сочетании с шевалем, ретуром и реле позволяет обеспечить в Брюсселе, Люксембурге и в Европейском парламенте в Страсбурге синхронный перевод по более-менее приемлемым ценам{151}.

В ООН система часто невидима для пользователей. Переводчики размещаются в задней или боковой части зала заседания за звуконепроницаемыми и тонированными стеклянными экранами. Можно побывать на десятке заседаний, даже не заметив физического присутствия переводчиков, — поэтому неудивительно, что их работа кажется чем-то само собой разумеющимся. Но еще обманчивее, чем магия перевода, впечатление, что все сказанное вами может быть синхронно услышано на всех остальных языках. Конференц-перевод, как бы блистателен он ни был, скрывает реальные трудности (и радости) переводческого дела под замысловатыми, почти цирковыми трюками. Он заставляет людей думать, что это лишь вопрос времени: еще чуть-чуть — и мы получим вавилонскую рыбку из «Автостопом по Галактике», которую достаточно вставить в ухо, чтобы получить возможность непосредственно общаться со всеми жителями Земли.

В отличие от большинства письменных и значительной части последовательных переводчиков, конференц-переводчики редко специализируются в какой-то конкретной отрасли и ближе всего к чистым лингвистам. Слишком мало отраслевых организаций могут позволить себе иметь в штате устных переводчиков на зарплате: лишь шестьдесят семь организаций в мире нанимают членов AIIC (профсоюз устных переводчиков) на постоянную работу и только четыре (ООН в Женеве и Нью-Йорке и два международных уголовных трибунала в Гааге) нанимают более десяти человек. В результате большинство из трех тысяч членов AIIC (и примерно такого же числа нечленов) — фрилансеры, которые летают с одной конференции на другую и работают в совершенно разных областях. Устные переводчики быстро говорят и хорошо слушают, они должны быть очень внимательны и в то же время расслаблены, должны терпеливо выносить занудные разглагольствования и быстро схватывать суть новых сообщений. Уникальная порода людей.

Их может стать еще меньше, потому что над их существованием нависло несколько угроз. И первая: произошедший за последние полвека стремительный спад в обучении иностранным языкам в англоязычном мире означает, что в профессию приходит все меньше специалистов с английским в качестве языка А. Если не покупать мальчикам велосипедов, то через пару десятков лет «Тур де Франс» превратится в демонстрацию достижений гериатрии, а затем и вовсе исчезнет. Если не учить носителей английского высокому уровню владения двумя языками из пяти — испанского, русского, китайского, арабского и французского — с малых лет, то через десять-пятнадцать лет некому будет поступать на курсы подготовки устных переводчиков. Конечно, англо-испанских билингвов много, но мало кто из них в нужной степени владеет еще каким-то третьим из ооновских языков. Если для специалистов с английским в качестве языка А снизить требование с владения двумя иностранными языками до владения одним, то за счет реле и ретура кадровый вопрос перестанет стоять так остро. Однако, поскольку из десяти поступающих на курсы переводчиков принимают пятерых, а из выпускников едва ли треть окажется пригодна для работы по специальности, в англоязычном мире необходимы серьезные инвестиции в языковое образование. Без этого следующему поколению политиков и дипломатов, бизнесменов и консультантов, борцов за права человека, международных юристов и политтехнологов останется только вставлять по рыбке в каждое ухо.