Что за рыбка в вашем ухе? - Дэвид Беллос

Суть этой незамысловатой шутки можно описать по-разному. Ее героиню вынуждают произнести вслух то, что она никак не может усвоить. Нет оснований считать, что в каком-то языке нельзя найти соответствия, которые позволяют так же высмеять человека. Комический эффект здесь достигается за счет разницы между письменной и устной речью: аналогичную игру слов можно, вероятно, подобрать в любом языке с несовершенной фонетической системой письма. Но как только мы начинаем воплощать эти две особенности, поиск соответствия значительно усложняется. Причастие, образованное от табуированного глагола, звучит почти так же, как сам этот глагол с послелогом in, поскольку в устной речи последний звук g часто опускается. Это особенность устной речи конкретного языка, она связана с легким несоответствием между устной и письменной формами. В другом языке структурное соответствие будет скорее всего основано на какой-то другой фонетической и грамматической характеристике, которая позволит (или не позволит) сделать то же самое — заманить недалекого человека в языковую ловушку и заставить произнести то, чего он никак не желает понять.

Обычно считается, что юмор такого рода построен на игре слов, в основе которой лежит присущая всем языкам «самореференция». Металингвистические выражения — предложения и фразы, отсылающие к тому или иному аспекту собственной лингвистической формы, — несут в себе смысл, который по определению присущ лишь тому языку, на котором они произнесены. Предложение There ain’t no fuck in bagels может быть вульгарным и глупым, но это прекрасный пример металингвистического высказывания. Оно не о бубликах, а о написании и произношении английского слова, рассматриваемого исключительно как слово, а не как обозначение предмета. «Игры с означающим» традиционно считаются темным закоулком языка, где перевод кажется парадоксальной, невозможной задачей.

Это было бы верно, если бы критерии приемлемости соответствия обязательно включали в себя соответствие самих означающих. Однако очевидно, что это не так. Обеспечиваемое при переводе соответствие никогда не включает в себя соответствие между означающими. Иначе это не считалось бы переводом.

Как лишь некоторые шутки основаны на металингвистических функциях языка, так и не все самореференциальные выражения забавны. Особенно это относится к тем предложениям, которые языковеды используют в качестве примеров. Вот образец:

1. There are seven words in this sentence.

Нетрудно найти подходящее предложение на немецком:

2. Es gibt sieben Wörter in diesem Satz[147].

Однако это чисто случайное межъязыковое совпадение. В предложениях типа (1) проблема обычно видится в том, что их нельзя надежно перевести на другие языки, поэтому представляется, что они опровергают принцип выразимости — что всякую мысль, какая только придет в голову, можно выразить на любом естественном языке и что все, что можно сказать на одном языке, можно сказать и на любом другом (см. с. 179).

На самом деле проблема с предложением (1) в том, что его нельзя перевести и на английский. Его можно перефразировать (перевести) так: This sentence consists of seven words, но при этом оно станет противоречить истине, а предложение (1) не противоречит. И его перевод на французский окажется ложным утверждением, а потому и неправильным переводом, если считать, что перевод — это последовательное нахождение каждому означающему эквивалента с помощью карманного словаря.

3. Il y a sept mots dans cette phrase.

Главная причина задач — это их решения, как заявил однажды один американский остроумец, и головоломки, полученные посредством парафраза самореференциальных предложений, изъятые из контекста, хорошо это иллюстрируют. Дело в том, что (3) — не единственный способ сказать (1) по-французски. На самом деле это один из самых неудачных способов. Лучше было бы так:

4. Cette phrase est constituée par sept mots.

Но, поскольку философию пишут философы, а не переводчики, несоответствие между (1) и (3) объявляется доказательством общего утверждения:

Это могло бы служить кратким объяснением того, почему каламбуры, игру слов и все шутки, опирающиеся на специфические свойства конкретного языка, нельзя перевести. Поскольку утверждение сформулировано в общем виде, опровергнуть его можно было бы одним контрпримером. Однако на самом деле оно ложно не потому, что существуют контрпримеры. Изъян аксиомы в том, что она не объясняет, в каком смысле использовано слово «перевод». Поэтому вот моя версия, больше приближенная к истине о переводе:

В главе 52 книги Жоржа Перека «Жизнь способ употребления» молодой человек по имени Грегуар Симпсон уныло бродит по Парижу и часами смотрит на витрины. Он заходит в крытую галерею и разглядывает выставленные канцтовары: фирменные бланки, приглашения на свадьбу и шуточные визитки. Вот одна из них:

Французское слово fourreur означает «скорняк», но в то же время оно приблизительно отображает французское произношение немецкого слова Führer(фюрер). Эта шутка металингвистическая и самореференциальная; она для тех, кто знает, кто такой Гитлер, знает, что скорняк и диктатор — это не одно и то же, и может произнести французское слово так, будто оно немецкое, — и наоборот. Для перевода этой шутки нужно найти соответствие не этим особенностям французского, а взаимосвязи между ними — несоответствие смыслов и звучаний между двумя языками, один из которых обязательно должен быть немецким.

Я придумал такой перевод:

Чтобы найти этот вариант, понадобились время и удача. Возможно, это не единственный и не лучший вариант перевода шутливой визитки Перека, но он достаточно хорошо передает все важные составляющие. Он сохраняет звуковую игру между английским и немецким и тоже опирается на общие знания. Не все особенности оригинала сохранены — а когда сохраняется всё? — но, по моему искреннему, хотя и не очень скромному мнению, сохранено достаточно, чтобы считать это удовлетворительным переводом самореференциальной, металингвистической и межъязыковой шутки.