Клопы - Александр Шарыпов

Наконец, возможно, блядь оперирует вообще не с временем, а с частотой колебаний. Мы не видим этих колебаний, потому что у них спектральное представление! Частота – это соединение чащи и чистоты, так полюбившихся бляди. Т.е. дело не во времени, время – черт-те что; мы оперируем с периодом, т.е. берем колебание и заполняем его черт-те чем, – а они берут черт-те что и заполняют его колебаниями. Если колебаний одно или два, то никакой разницы; но надо учитывать, что у них оно может быть составлено суперпозицией множества эрогенных зон.

Тогда для взаимопонимания между мужчиной и женщиной надо переходить к двумерному представлению энергии в плоскости частота – время, которое через преобразование Фурье связано с функцией неопределенности. Для понимания бляди мужчина должен брать обратное преобразование Фурье. Теория гласит, что полное понимание невозможно, т.к. надо жить от минус бесконечности до плюс бесконечности; однако есть ряд способов выйти из тупика.

Во-первых, надо поднять редуцированные и найти носовые. Правильно делает Маркин, когда поет:

«А я тнк жднл, наденлсн и вернл…»

Во-вторых, у нас совершенно неудовлетворительная классификация. Не надо быть как Безухов:

«Он вспомнил о своей жене. «Все они одни и те же», – сказал он сам себе, думая, что не ему одному достался печальный удел быть связанным с гадкой женщиной».

Уже Левин разделял девушек – правда, как болезни в ХIХ веке – на чахотку и горячку, – на всех, кроме Кити, и Кити.

Катаев выделил еще «холеру» и «последний день парижской коммуны»; но наиболее интересующий нас тип чохом объединил в «ай-дабль-даблью».

Набоков успел развернуть нимфетку:

«Она была Ло, просто Ло, по утрам, ростом в пять футов (без двух вершков и в одном носке). Она была Лола в длинных штанах. Она была Долли в школе. Она была Долорес на пунктире бланков. Но в моих объятиях она была всегда: Лолита». (Неточность: нимфа в объятиях – это фр. oblation – дар.)

Я бы обязательно выделил в отдельный тип вологжанок, по их способности давить змея: «Девки у нас хорошие, толстопятые», – писал Вас. Белов.

Вообще, если бы я составлял классификацию, то я бы вывел четыре ветви, исходящие от общего [n], – три русско-французские и одну англо-американскую; а в этих ветвях (разумеется, начерно, первое, что приходит на ум):

а) yearn, е!, bien, блян, blend, блядь, лебядь;

б) ange, огнь, женщина, Жанна (д’Арк), Русь (жена Блока), вологжанка, просто жена, последний день парижской коммуны, баба, бесполое существо;

в) няня, синь, рублевская «Троица», три сестры, сестра милосердия, Соня, просто сестра, голубка дряхлая, сфинкс;

г) нимфа, нимфетка, Девочка в Шортах, Ло, Лола (у Есенина – Лала), Долли, oblation, холера (Долли Облонская), Валерия, Пассионария (Долорес).

Далее. Женщина многое теряет от того, что полагает сигнал равным нулю везде, кроме того сектора, куда она смотрит. А когда пытается заглянуть (как Наташа в IV томе), то при недостаточной гибкости видит (хорошо известное явление Гиббса) паразитные лепестки. Надо попробовать треугольное окно вместо прямоугольного, а также окна Бесселя и Баттерворта. Это мы должны делать сами, граждане ареопагиты, женщины не помогут – при Брежневе, я так думаю, математику нарочно скрывали от блядей.

Ведь Филолай не зря говорил: «Число есть душа гармонии». Почему Афродита родила Гармонию от Ареса, а не от мужа? Не потому, что Гефест был хромоног. Просто трое лучше, чем двое. Четверо – еще лучше. А если бы блядь знала эстетику бесконечных числовых структур – представьте, какой бы КГБ был тогда нужен.

Что касается обработки – дело облегчается тем, что появились методы высокого разрешения. Настоятельно рекомендую, граждане ареопагиты, статью С. Гуна, Д. Рао и К. Аруна из книги VLSI and Modern Signal Processing, вышедшую в 1985 году. Там прямо говорится: мы не разрешаем многого потому, что применяем старые методы обработки. В современной обработке для достижения бесконечности обязательно ангажируется модель.

Вспомните демонстрацию 22.08.93 г., когда девушки в мини-юбках прошли по сердцу Москвы под лозунгами «Модели не для постели». Они нас давно уже ждут.

Идея проста, как все гениальное. Если Her Ladyship не понимает мужских слов, то надо послать ей женские слова, а мужчину использовать в качестве промежуточного фильтра.

На вход мужчины должен поступать белый шум, т.е. шипение лебеди. Также подойдут:

Фр.: babil – детский лепет;

balbutiement – бормотание;

baliverne – бредни;

billevesée – вздор.

Англ.: balderdash – галиматья, набор слов;

blab – болтовня;

blah – жарг. чепуха, вздор;

blether – вздор.

Задача фильтра – минимизировать взаимную информацию Кульбака – Лейблера таким образом, чтобы получающийся спектр был наименее предсказуемым (самым «белым»). Обработка сводится к решению уравнений Юла – Уокера. Корреляционная матрица при этом получается теплицевой, а для такого случая Левинсон нашел красивый алгоритм.

И я уверен, мы таким образом поймем друг друга.

Можно использовать две модели – к шипению (когда лебедь в России) добавлять ее песню из Америки, т.е. чистый тон. (Это все детально описано; см., напр., Pr. of the IEEE, № 4, Vol. 63 и т.п.)

А бояться вычислений не надо. Раскольников считал лепестки на обоях, Крис – пертурбации сателлоида; и вообще, это обычная практика тех, кто хочет убедиться, что он не сходит с ума.

«Предлагаю похерить игру в поцелуи и пойти жрать».

В. Набоков. «Лолита»

«Степан Аркадьевич взял шляпу и остановился, припоминая, не забыл ли чего. Оказалось, что он ничего не забыл, кроме того, что хотел забыть, – жену».

Л. Толстой

Если девальвацию слова «блядь» еще как-то можно объяснить, то как слово «хер» стало матерным, – это вообще непонятно.

Дошло до того, что все флаги в морском своде можно назвать словами («Аз», «Буки», «Веди», «Глаголь», «Добро» и т.п.) – а флаг, означающий «конец учений», – только буквой.

Хер – это та же самая буква, «23-я в русской азбуке, – пишет Даль. – Херить – перекрестить либо вымарать. Выхерить – зачеркнуть вкрест. У него ноги хером – противоп. колесом».

Изымая хер из художественной литературы, мы лишаемся редкой возможности соединения жеста и слова для выражения противоречий – именно такого соединения, которого нет ни в каком языке и которое в поисках утраченного времени пытался найти отец Свана:

«Они сделали несколько шагов в парке, где было немного солнца. Вдруг г-н Сван, взяв моего деда рукой, воскликнул: «Ах! мой старый друг, какое счастье гулять вместе в это прекрасное время!.. Чувствуете этот легкий ветерок? Э, как ни говори, жизнь хороша все-таки, мой дорогой Амеде!» Внезапно воспоминание о мертвой жене вернулось к нему, и, будучи не в силах в момент остановить движение радости, он удовольствовался жестом…»