Райские птицы из прошлого века - Екатерина Лесина

За обман.

За боль.

И за то, что он любит другую.

– Он – замечательный человек. Добрый. Умный. Ответственный. Обстоятельства привязали его к нелюбимой женщине, и ради дочери он терпел, но теперь мы нашли способ решить проблему.

Татьяна – проблема? И Сергей, замечательный Сергей, терпел?

– Смешно, – сказала Тамара и отшатнулась, как могла, уходя от удара. Пальцы Василия лишь скользнули по щеке.

– Заткнись, – велел он. – Или я тебе башку сверну.

Ложь. Ему пока Тамара нужна, не ясно лишь, за какой такой надобностью. Но Тамара выяснит.

– Ты так сильно любил ее, что простил измену? – спросила она тихо и виновато потупилась.

– Это не измена. Она ничего мне не обещала. А я ничего от нее не требовал. И не стал бы требовать. Знаешь почему? Потому что любил! Нельзя душить кого-то своей любовью. Нельзя висеть на шее. И я не стал бы. Где я? Кто я? Уголовник? Без образования, без работы, без перспектив? И она, которая всего сама добилась… да, я злился. У меня сердце из груди вырвали, а потом засунули назад. Вроде и бьется, а вроде и мертвое. Сдохнуть подумывал, чтобы уже взаправду. А потом сказал себе – чего это? Радоваться должен. Не у меня, так хоть у нее жизнь сложится. И в церковь пошел. К Богу, значит, поставил свечку, чтобы все получилось у голубки моей… Так скажи мне, Тамара, за что вы ее со свету сжили?

– Я не сживала!

– Да неужели? Твоя сестрица вышвырнула ее из дому. Обвинила в воровстве. А ты поддержала обвинение. Твой зять отвернулся, когда она просила о помощи. И что ей оставалось делать? Только умереть.

Тамара подумала, что уж она-то постарается выжить. Во что бы то ни стало.

В дом Саломея вернулась на закате. Огромный шар солнца почти провалился в трещину горизонта, но еще пылал яростно, палил небосвод желтым.

Олег ждал. Он сидел в машине, загнав ее на лужайку, и черные отметины протекторов перечеркивали ковровую ее зелень. Олег не вышел – вывалился.

– Вы пьяны? – поинтересовалась Саломея, принюхиваясь к клиенту. Пахло от того бензином, духами и немного – водкой.

Жаль, если так. Саломея не отказалась бы от трезвого помощника. Вообще от помощника.

– Я в норме, – Олег отпустил дверцу машины и сделал два шага. Затем он вытянул руки и присел. Поднялся и снова присел. – Видите? Я в норме.

– Но пили?

– Тошно стало, – признался он. – От всего этого. А Кирку там оставили. Я обещал за малым присмотреть, но… боюсь.

– Чего?

– Себя. Я ж ее придушу. Как собачонку. Она ж тварь! У меня в голове не укладывается, как такое вообще… а Кира спросит про малого. Ты знаешь, что у нее тоже крышу рвет? Я не знаю, может, это и нормально вообще, принято так, но, по-моему, неправильно.

– Запределье?

Саломея посмотрела на дом, который стоял, близкий и далекий. Светились окна, за окнами прятались люди, которые думали, что живут сами, но на деле их держали за ниточки-веревочки.

– Ты знаешь, что в этом поместье действительно раньше голубятня имелась? – Саломея оперлась на капот машины. Надо идти, но пока есть передышка, несколько минут на закате, когда можно представить, будто бы все нормально. – И голубей разводили породистых. Были знаменитости. Чемпионы и Российской империи, и европейского уровня. А потом случился переворот, и голубей уничтожили. И вроде бы голуби отношения к политике не имеют, но все же… жаль их. Дом отстроили, а вот голубятню – нет.

– И что?

– Ничего. Две сестрицы под окном… Или два брата. Или муж и жена. Муж и любовница. Жена и любовник. Но всегда партия на двоих. Голубок и горлица…

Запределье нашептывало слова, показывая Саломее картинки, в которых, в общем-то, смысла было мало. Но Саломея смотрела, понимая, что передать смысл их не сумеет.

– У Татьяны тоже был любовник. Парень, который по соседству живет. А еще этот парень дружил с Женей-Женевьевой, дочерью Елены. И подарил ей голубя, чтобы записки отправлять. Парень этот знал, что Татьяна в курсе приключений мужа и что развода ему не даст… и что он сам развода не желает. Твоему брату удобно было, понимаешь? Семья для партнеров по бизнесу, иллюзия стабильности и процветания. Или привычка…

– Он любил ее.

– Тоже возможно, – Саломея не стала возражать. Что она вообще знала о любви с ее неудавшейся личной жизнью и зимними романами? – Он ее любил, но изменял. А она любила его и тоже изменяла. Еще вместе они ломали людей.

Олег угрюмо молчал.

– Только то, что с ними произошло, все равно неправильно. И я думаю, что люди, которые это устроили, должны быть наказаны. По закону. Понимаешь, Олег? По закону.

Саломее хотелось бы, чтобы Олег действительно ее понял. А он кивнул и предложил:

– Идем. А то Кира звонить будет, спрашивать. Уже трижды звонила. И Гальке своей тоже, я не спрашивал про Гальку, но знаю – звонила. Она беспокоится о мальчишке… Она же зря беспокоится о мальчишке?

– Не знаю, – честно ответила Саломея. – Я думаю, что зря. Но запределье иногда… совсем забирает людей.

Дом был пуст. От входной двери протянулась вереница вещей. Аккуратно разложенные рубашки, брюки, юбки, лиловый бюстгальтер с бабочкой и кокетливые шелковые трусики. Дохлыми змеями свисали чулки с люстры, а в чаше фонтана блестели украшения и золотистые фантики конфет.

– По-моему, надо звонить в полицию, – сказала Саломея, переступив через пушистый ком шубы. – Скажи, что здесь опять готовится убийство.

Она поднималась по этой цепочке из чужой одежды, где перемешалось дорогое и дешевое, мужское и женское, нарядное и не очень. И, поднявшись на второй этаж, Саломея двинулась по коридору.

Что-то в этой картине безумия смущало ее.

Слишком аккуратно? Пожалуй. Театральные подмостки с тщательно подготовленными декорациями, со светотенями, привязанными на поводок умелого оператора.

Перевернутая мебель.

Щепки.

Топор, вонзившийся в стену. Кровь. Настоящая. Свежая. И тянется, тянется цепочкой. Ведет за собой. Капли – темные звездочки на светлом полу. Иногда – запятые. Реже – длинные тонкие мазки.

– Он не спешил, – Саломея опустилась на колени, чтобы получше разглядеть капли. – Посмотри, видишь форма округлая, значит, человек стоял. А вот тут он шел, но медленно. А тут – быстрее.

Точки-тире. Азбука Морзе, которую легко читать, зная шифр.

– Почему он не спешил?

– Сил не было? – Олег держался рядом. Он нервничал, но держался, и это было хорошо, потому что Саломее некогда было бы возиться с чужой истерикой.

– Дорожка ровная. И крупных потеков нет. Он держался на ногах уверенно. Я думаю, что ему было нужно оставить след. Для нас.