Конец "Золотой лилии" - Валентин Пронин

Ряузов приблизился, выйдя из-за угла.

– Ты поел, Дима? Кофе пил? – озаботилась с небывалой мягкостью в голосе директриса.

– Всё нормально, Марина Петровна. – Вид Дмитрия говорил об уверенности в себе, даже несколько большей, чем всегда. Илляшевская посмотрела на него, слегка прищурившись, и опять чему-то усмехнулась.

– Тогда поехали. Нам надо кое-что привезти, – сказала она.

Сели в «Москвич», довольно замызганный и местами заржавленный. На ходу старое авто неожиданно проявило себя с хорошей стороны. Очевидно, внутренние детали были отлажены и своевременно заменялись. Бак уверил в своей полноте.

Исполняя как шофер указания Илляшевской, Дмитрий изредка посматривал на нее, ожидая в игривом слове или встречном взгляде найти отражение вчерашних объятий, в которых триумф обоюдной страсти повторялся до восьми раз. Однако Марина Петровна лишь деловито следила за дорогой, контролируя маршрут. Взгляд ее не мерцал томно или таинственно, а холодно подтверждал сложный, мыслительный процесс предпринимателя, не собирающегося изменять что-либо в своей деятельности, что и было, кажется, смыслом жизни этой незаурядной женщины.

Она вела себя так, будто рядом находился только наемный охранник (одновременно водитель), а она была исключительно его строгой хозяйкой. Деловое спокойствие Марины Петровны означало, наверное, что она совершенно забыла о прошедшей ночи. Это было обидно. Исподволь Дмитрий ожидал другого, и сейчас гасил невольное сожаление.

Разве он не показал себя с лучшей стороны? Разве она, привыкшая к женским ухищрениям, не открылась по-новому, восприняв глубиной лона мужскую силу? А теперь ее надменная забывчивость исключила из памяти небывалое ощущение, заставившее эту тигрицу млеть.

Для Дмитрия с сугубо личной точки зрения прошедшая ночь означала шальную удачу. Случайные нестрогие девушки, промелькнувшие в его жизни, и сравниться не могли с этой перезревшей красавицей. Только твердый, бескомпромиссный характер, несомненно, схожий во многом с характером покойного Слепакова, не давал Дмитрию потерять голову и влюбиться до фанатического безумия, как иногда влюбляются горячие юноши в имевшую множество любовных связей сексуальную хищницу.

Путь их тем временем сместился с очищенного от снега шоссе на рыхлый проселок, плавно петлявший между безлюдными привидениями садовых кооперативов и озабоченно дымившими деревнями – с собачьим лаем и звяканьем колодезных ведер. Ряузов старался запомнить их названия на покосившихся железных табличках, водруженных при въезде. Наконец он увидел вблизи голой ракиты бочком стоявшие «Жигули»-пикап. Тормознул, чуть не доехав, у противоположной обочины.

Сидевший за рулем человек выбрался из кабины.

– Приготовь оружие, – сказала суровым голосом Илляшевская.

Дмитрий торопливо переложил «беркута» из внутреннего в боковой карман.

– Пошли, – Илляшевская покинула машину и решительно шагнула к вылезшему из пикапа. – Дима, руку со ствола не убирай.

Они приблизились к человеку, безмолвно ожидавшему их.

– Марина? – глухо спросил человек с настороженным взглядом. Небритый, на вид лет сорок пять-пятьдесят. Одет серо, кое-как.

– От кого? – Вопрос на вопрос.

– По приказу Макара от Вашарамова. Деньги с собой?

– Всё как надо, – зло процедила Илляшевская.

– Ну, принимайте. – Водитель пикапа открыл створки кузова. Из-под рваного брезента и маслянистого тряпья выволок большую коробку, заклеенную лентами желтого скотча. Кряхтя, понес ее к «Москвичу», оскальзываясь и приседая.

– Помоги ему, – обратилась к Дмитрию Илляшевская.

Он поспешил исполнить ее распоряжение: подхватил коробку и почуял вблизи запах кислого пота и табачный перегар. Уложили коробку на заднее сиденье. Из-под переднего Илляшевская достала узкий кейс, блеснувший никелированным замком. Набрала код; кейс запищал и открылся. Ряузов с затаенным волнением увидел ровные, тускло-зеленые пачки долларов.

– Пересчитывать не будем, – Илляшевская отдала кейс небритому. – С кем надо, я созвонюсь.

Доставивший коробку перекосил физиономию подобием щербатой улыбки. Убрал куда-то набитый деньгами кейс, приготовился ехать. Илляшевская распахнула дверцу «Москвича», тоже хотела садиться. Дмитрий уже намеривался устроиться за рулем. Внезапно, не закрывая дверцу своей машины, Илляшевская пошла к «Жигулям».

– Давай меняться, вылазь, – напряженно уставившись на водителя, сказала она. – Забирай деньги, а коробку обратно…

– Чё такое? – Небритый пожимал плечами и хлопал глазами, вид у него был растерянный. Он сдвинул на затылок чумазую шапку из рыжей мерлушки. Оказалась под шапкой бугристая, противная плешь. – Не пойму, чё вы хотите…

– За нами легко было проследить от Барыбино. Я не повезу товар в той же машине. Поедешь обратно в моем «Москвиче», понял?

– Ну, Марина, с вами рехнуться можно, – недовольно забубнил голос из «Жигулей». – То сюда, то туда… Я-то при чем! Вы так хотите? Тогда звоните.

– Хорошо, не скули. – Илляшевская отошла в сторону, вынула из пальто мобильник, послала сигнал. Стала разговаривать, отвернувшись. Дмитрий не мог различить ни слова.

– Пойди сюда, – махнула небритому. – На, слушай.

Водитель подбежал с деланной озабоченностью. «Странно, – подумал Дмитрий, анализируя в уме происходящее. – Какому-то бомжевидному тупарю доверяют такие суммы. Да еще товара черт-те сколько… Очень заковыристо это всё, особенно последнее решение Илляшевской».

– Слушаюсь, сделаем, – угодливо обещал небритый и возвратил телефон Марине Петровне.

Быстро перенесли коробку обратно в пикап. Закидали маслянистым тряпьем, накрыли брезентом. Водитель снова забрал кейс, сел в «Москвич» на место Ряузова и поехал по проселку, скрываясь постепенно за белыми рощицами.

Устало переводя дыхание, Илляшевская полезла в кабину «Жигулей».

– Обратно поедем на этой развалюхе, так надо.

– Ух, машина… – Дмитрию, по молодости, стало смешно. «Глупостями занимается Марина Петровна, – подумал он со снисходительным юмором мужчины, отработавшего победную ночь. – А еще шеф-директор феминистского клуба. Бабы… то есть, женщины и есть женщины. Все они…» – Он включил зажигание; не торопясь, поползли к шоссе.

– Колеса крутятся, и слава богу, – так же сумрачно, не испытывая, видимо, облегчения от взаимообмена машинами, произнесла Илляшевская.

– Вся издолбана тачка-то, – констатировал старый опытный специалист по конспиративным делам Ряузов. – Глядите: на двери вмятина – во, какая! Крыло ободрано, подфарники не работают. Лобовое стекло треснуто, заднее тоже. Не хватает только пулевых пробоин, – заключил весело Дима, выезжая бодро на припорошенный снегом асфальт.

Не успели проехать по шоссе двух километров, как Илляшевская стала нервничать.

– За нами увязались. Так я и знала… – зло пробормотала директриса, оглядываясь.