Конец "Золотой лилии" - Валентин Пронин

Полковник Коломийцев сделал на лбу гармошку, как очевидное проявление профессиональной премудрости. Затем благостно разгладил лицо и протяжно проговорил, словно демонстрируя газетчикам и подчиненным свой уникальный опыт.

– Определю на глазок, – сказал полковник. – Думаю, героина здесь примерно на восемьдесят миллионов американских долларов. Или на сто.

– Сколько… миллионов? – не поверил корреспондент, бледнея от душевного потрясения.

Сидорин и Дмитрий снова оказались на высоком крыльце. Мимо них в приподнятом настроении спустились по ступенькам старшие офицеры и местные управленцы. Впрочем, последние, возможно, испытывали очень сложные чувства, так как были знакомы с шеф-директором «Золотой лилии». И некие деловые отношения между ними не исключались.

Машины глухо заурчали моторами, увозя следователей, оперов, газетчиков, Илляшевскую и ее приближенных. Последней покинула территорию «Золотой лилии» «Волга» Сидорина.

– Премию получишь от комитетского начальства. Деньги к деньгам. – Сидорин закурил сигарету, ухмыльнулся. – Мне благодарность объявят. Премию вряд ли. Ты герой со стороны, а я опер из другого ведомства. В принципе, мое участие не приветствуется. Когда отмечать будем, Ряузов?

– Как скажете, Валерий Фомич.

За кирпичной стеной, над ельником, озерцами разливался туман. Опять потеплело. Снег падал редкий, крупный и мокрый. Из багровой мглы выползло солнце и осветило кортеж автомобилей, движущийся по дороге.

* * *

Расследование правонарушений директрисы Илляшевской и связанных с ней наркодельцов шло своим чередом.

Поздно вечером барабанщика Валентина Белкина остановили двое: один высокий худощавый, другой меньше ростом, но плотный и широкоплечий – оба в коротких куртках и черных масках бойцов по борьбе с организованной преступностью. Завязалась драка, после которой Белкин, несмотря на свою подвижность и тренированность, попал в хирургическое отделение Первой градской больницы. Врачи зафиксировали перелом правой руки, двух ребер и переносицы. Белкин не догадывался, кто на него напал, и оперу, пришедшему к нему для опроса, ничем помочь не сумел. Тем не менее он пробыл в хирургическом отделении почти месяц.

Одетая в толстое пальто Антонина Игнатьевна медленно ходила по двору, разыскивая своего кота. Гулливого, неблагодарного, но любимого. Коты в ее поле зрения попадали – полосатые, грязно-белые, серые и пятнистые, вороватые, трусливо озирающиеся по сторонам, шипевшие на бродячих псов и своих собратьев. Однако это всё оказывались чужие представители помоечной фауны. Желтоглазый, угольно черный красавец, напоминавший чумазый мазок на фоне подтаявших сугробов и мусорных контейнеров, не возникал нигде.

Бормоча проклятия неуживчивому питомцу, консьержка пересекала отдаленный участок безлюдного двора. В это же время раздался шум от выехавшего грузовика. Это рядовое впечатление почему-то заставило Кулькову обреченно съежиться, не делая, тем не менее, ни шага в сторону. Через секунду из-за угла ближайшего дома выехала забрызганная грязью «газель». Не сбавляя скорости, «газель» ударила бампером консьержку. Кулькова упала. Подозрительная «газель» переехала обе консьержкины ноги, отчего они громко хрустнули, выскочила на проезжую часть улицы и пропала.

Если какой-нибудь случайный прохожий оказался бы в эту минуту рядом, он заметил бы за рулем «газели» чернявого паренька с сощуренными глазами и окурком во рту. Но случайный прохожий отсутствовал в это раннее утро в данном месте. Надо добавить, что и впоследствии ни одного свидетеля трагического эпизода не объявилось.

Консьержка, не то живая, не то мертвая, долго лежала около тротуара, не привлекая ничье сочувственное внимание. Наконец подошел, волоча метлу и скребок, дворник с сонной азиатской внешностью. Он наклонился над Кульковой и покачал головой.

– Ай, ай!.. Ой, ой!.. – сказал дворник. – Совсем старый бабка давить начали. Не хорошо, клянусь. Надо дохтура звать. Милиций надо приглашать… тьфу!

Дворник отправился куда следует и заявил о случившемся.

Около неподвижно лежавшей Антонины Игнатьевны стала собираться толпа. Даже спешившие на работу выделяли пару минут, чтобы поглядеть на нее. А те, кто не особенно торопились, стояли, дожидаясь приезда «скорой помощи» и милиции. Продолжалось это общественное соболезнование довольно длительное время. Консьержка по-прежнему лежала с закрытыми глазами, не шевелясь. Только когда между головами промелькнула постная физиономия Хлупина, она неожиданно взглянула на бывшего сподвижника и произнесла странные слова:

– Не радуйся, Генка. И до тебя доберутся.

Глаза консьержки снова закрылись. Собравшиеся поняли, что она жива. Приблизился с деловым видом и папкой под мышкой участковый инспектор. Он хотел спросить о чем-то Кулькову. Но искалеченная старуха пробормотала, не глядя:

– Убирайся, катись, проходимец! Взяточник!

Пришлось инспектору, немного смутившись, отступить назад. Кстати подкатила «скорая». Все вздохнули: «Ну, вот! Может, еще спасут…»

Когда санитары переложили тело Кульковой с мостовой на носилки, она во второй раз обрела зрение. Взгляд ее засверкал подобно яркой вспышке электросварки. Она взвыла диким и страшным голосом. Потом попыталась пнуть сломанной ногой санитара. Сообразив, что последнее ей не удалось, Кулькова вытянулась на носилках и перестала дышать, после чего пострадавшую увезли.

– Эх, сердешная! – шепнула хромая старушка Анна Тихоновна знакомой из соседнего подъезда. – Как ни рассуждай, а точно наша Тонюшка была ведьмой.

Когда участковый сделал опрос населения, он услышал от некой пенсионерки, что-то заметившей из окна шестнадцатого этажа, про выехавшую со двора «газель». Он счел благоразумным признать наезд «газели» из-за угла преднамеренным действием, повлекшим за собой гибель гражданки Кульковой.

Участковый позвонил, приехала группа от «убойного» отдела. Хотели оформить «несчастный случай», но участковый настаивал на своем. Капитан Маслаченко и старший лейтенант Рытьков, прибыв на место происшествия, только почесали в затылках. Никаких следов, да и самой потерпевшей не оказалось в наличии.

Собрав крупицы сведений, они уехали, пообещав завести уголовное дело и соответственно его расследовать. В результате старых оперативных разработок неожиданно выяснилось: много лет тому назад Антонина Игнатьевна Кулькова отбывала срок в колонии строгого режима за организацию подпольного дома свиданий и мошенничество. Раньше за это давали серьезные сроки. А сравнительно недавно Кулькова отсидела три года за перекупку и хранение краденых драгоценностей. Муж ее, тот самый маленький старичок с темными очечными стеклами, тоже в свое время сидел за подделку документов. Кроме того, в более отдаленные годы он проходил в архивах уголовного розыска как курортный шулер, игрок в преферанс и покер.

Маслаченко отложил распутанные жизнью и смертью обстоятельства этой темной истории в дальний запасник памяти. Однако с неким потаенным сомнением и безмолвным вопросом.