Столетняя война - Жан Фавье

Экономические структуры фламандской промышленности предоставляли первостепенную роль купцу-патрицию, одновременно финансисту, инвестору и организатору производства. Эта система становилась все тяжелей из-за усиления фискальных требований графа: чтобы противостоять посягательствам администрации французского короля, тянущей щупальца во все стороны, граф Фландрский должен был укреплять собственную администрацию и искать все новые средства для своего управления. Ложась тяжелым бременем на страну, где неурожаи уже привели к нищете, а неповоротливость производства — к безработице, рост налогов быстро сплотил простонародье Приморской Фландрии против всего, что в большей или меньшей степени можно было назвать властью. Начавшись как восстание людей среднего достатка, это движение превратилось в восстание против социального строя и установленной иерархии.

Волна народной ярости захлестнула и церковь. Один из предводителей восстания, Якоб Пейт, уверял, что своими руками перевешает всех священников до последнего.

Итак, это не был всплеск слепого гнева обездоленных людей, находящихся на грани выживания. Те, кого не облагают налогами, редко восстают против налогов, а разнорабочие мало задумываются об изменении общества. Скорее это было выступление средних слоев городского и сельского населения, тех, кто уже оценил выгоды экономического процветания и тяжело переживал начинающийся спад, тех, кому было что защищать от фиска и кто боялся утратить свой вес в обществе, — мелких предпринимателей и свободных ремесленников, мелких крестьян-собственников, минимально обеспеченных.

Феодалы, оказавшись лицом к лицу с опасностью, прекратили внутренние распри, как они поступят и через тридцать лет перед лицом «жаков». Для борьбы с мужичьем принцы вступили в союз. В 1328 г., видя, что один он не справится, граф Фландрский вспомнил об оммаже, который принес своему новому сеньору Филиппу VI, и попросил того о помощи. Встретив молодого короля на коронации в июне 1328 г., он снова пожаловался: горожане и деревенщина во Фландрии подрывают порядок, угодный Богу. По случаю коронации все бароны находились в Реймсе; это обстоятельство пришлось кстати. Невзирая на колебания тех, кто помнил, как неудачно закончились предыдущие походы, к которым не подготовились как следует, импульсивный Филипп Валуа решил немедленно пойти войной на восставших фламандцев. В следующем месяце в Аррасе была собрана армия. Большинство баронов не успело даже побывать дома, перед тем как занять свое место в королевском войске.

Филипп прибыл в Сен-Дени за орифламмой. На алтаре выставили раки святого Дионисия и святого Людовика. Так, не без помпезности, новый король Франции готовил будущность своей короны. Он стремился завоевать доверие принцев, своих вассалов, в том отношении, которое всегда было залогом вассальной верности: убедить их, что сеньор всегда окажет им покровительство.

Наступление на повстанцев начали с двух сторон одновременно. Верные графу и королю гентцы напали на Брюгге, сковав значительную часть сил восставших. Чтобы посеять еще больше паники, король и граф поручили маршалам провести рейд, в ходе которого была опустошена вся Западная Фландрия до самых ворот Брюгге. В то же время основные силы двинулись к Касселю.

23 августа, укрепившись на горе Мон-Кассель на высоте 157 метров, повстанцы одновременно могли видеть, как напротив них развертываются войска короля и горят на горизонте их деревни; «баталия» короля включала 29 «знамен»[3], «баталия» графа д'Артуа — 22.

Вождем восставшие избрали крестьянина, или, скорее, мелкого сельского собственника, — Николаса Заннекина. Тот захотел изобразить из себя рыцаря. Он послал гонцов, чтобы предложить королю назначить «день битвы». Ему ответили презрением. Повстанцы были «безначальными людьми», чуждыми воинской иерархии. Изысканный порядок средневекового сражения был не про них. Их просто-напросто надо было взгреть.

Маршалы вернулись. Стояла страшная жара, и приближался вечер. Не принимая в расчет драчливых мужланов, рыцари короля решили, что день кончен и пора уже отдохнуть. Они сняли доспехи, переоделись в красивые платья и принялись утолять жажду.

Повстанцы воспользовались тем, что на них не обращают никакого внимания. Они внезапно атаковали королевский лагерь. Прежде чем была поднята тревога, они уже оказались среди палаток.

Королевских солдат, наемных пехотинцев, застали врасплох, когда те безмятежно отдыхали. Солдаты нашли спасение в бегстве, причем их подгоняло воспоминание о резне при Куртре, которую фламандские ремесленники устроили их отцам. На следующий день королевская пехота, почти восстановившая боевой порядок, собралась в Сент-Омере. Ей было пора возвращаться.

Ведь французские рыцари под Касселем быстро опомнились. Одни, у кого было под рукой хоть какое-то оружие, отбили атаку крестьян. Другие поскорей нацепили кто шлем, кто кирасу. Король же в кожаном подшлемнике промчался перед армией на коне, и его длинный налатник, расшитый лилиями, развевался на ветру.

Бароны отвыкли, чтобы французский король лично рисковал жизнью в битве. Такие действия советники Филиппа Красивого считали неосторожными. А как дорого обошлись они Людовику Святому и его королевству![4]Сначала Креси, а затем Пуатье подтвердят правоту Филиппа Красивого и его советников. Но в тот день, 23 августа 1328 г., Филипп VI Валуа продемонстрировал баронам полное презрение к опасности. Впрочем, битва при Куртре был делом одного короля, систематически посягавшего на политические прерогативы баронов. Битва же при Касселе была делом всех феодалов. Никто из баронов не хотел испытать то, что выпало на долю графа Фландрского в течение пяти последних лет. Королевская пехота струсила, но рыцари спасли честь армии. В этом у них был свой интерес, и они это хорошо знали.

Контратака французов заставила людей Заннекина выстроиться в круг, локоть к локтю. Это лишило их всякой возможности отступления. Ведомые графом Эно, королевские рыцари поскакали по кругу, срубая длинными мечами головы мятежников. В ближнем бою луки были бесполезны, а отточенные ножи фламандских пехотинцев ничего не стоили по сравнению с длинными мечами всадников, разящих на всем скаку. Один за другим ряды повстанцев падали в кучу обезглавленных тел.

Из тех, кто бросил вызов королю Франции, не выжил никто. По мятежным городам прокатилась дрожь ужаса.

Королевская армия сожгла Кассель. Ипр предпочел сдаться, не дожидаясь, пока наступит его черед. За ним последовал Брюгге. Король сделал достаточно: он оставил графа Фландрского восстанавливать свою власть, и вернулся в Париж. Дело кончилось новой кровью — смертными казнями. Людовику Неверскому этого хватило.