Империя Гройлеров - Александр Аннин

Как жили они прежде своими выводками при свечах да в бревенчатых курятниках, так и живут по нынешний день. «Не нами придумано, не нам и отменять этот освященный веками обычай», – громогласно прокукарекал как-то профессор Алектор на собрании в Общепородном Мыслительном Центре «Куриные мозги». За что и был тут же назван окольцовцами-прогрессистами «злостным ретроградом и прозектором». Хм, прозектором, копающемся в мертвой старине… Что ж, хорошо хоть, не коллектором[4]… Не хватило на это у «окольцовцев» курьих мозгов!

До избы-редакции путь был не близок, и профессор Алектор с интересом поглядывал по сторонам, вертя своей самой длинной в Кур-Щавеле шеей: а что же изменилось в этом мире за время его добровольного двухнедельного затворничества, связанного с работой над новым, сенсационным открытием? Он и вправду был в душе чуточку инспектором – в этом цыплята-недоросли, распевающие обидные частушки про заслуженного ученого, были отчасти правы. Сами того не понимая. А, может, и понимая… «Ведь юные умы интуитивно схватывают то, что порой сокрыто даже от премудрых», – подумал профессор и решил при первом же удобном случае высказать эту нетривиальную мысль своим студентам на лекции в университете.

Н-да, так что же нового во вселенной случилось за время его отсутствия? Негусто, негусто… Просто ничегошеньки нового, господа оперенные!

– Нет на публике Алектора – нет и жизненного вектора, – назидательно прокудахтал профессор. – Как же вы, бедные, будете влачить свое существование, когда меня не станет?

Кур-ратор наук поднатужился, но слеза умиления и жалости к самому себе не прошибала его. Тем более, что «жизненный вектор», независимо от присутствия или отсутствия в городе профессора Алектора, так вот, этот невидимый и никому не ведомый вектор, как некий пульс, бился таки на улицах Кур-Щавеля. Бился-бился, уж будьте покойны…

Вот два молоденьких петушка-задиры наседают друг на друга, квохчут обидные слова:

– Ты – мокрая курица, вот ты кто! – бросил в глаза сопернику белый петух с красным гребешком по прозвищу Лег (он и впрямь был из породы леггорнов).

Лег полностью оправдывал свою кличку: лягался он проворнее всех в Кур-Щавеле.

Его визави, черный, как гудрон, петушок с черным гребешком, черными серьгами и черными лапами пыхтел от натуги, придумывая в ответ что-нибудь донельзя оскорбительное. Это был весьма неглупый и обычно добродушный Аям, только уж больно вспыльчивый. Недаром он родом из бойцовых петухов…

Как-то раз Аяма в драке поцарапали, и, ко всеобщему удивлению, курщавельцы убедились, что даже кровь у него – черная. А сам Аям, прижимая к ранке подорожник, громко хвастал, сбиваясь на петушиный фальцет, что даже мясо и кости у него – черные, как и у всех его предков породы аям-цемани. И что он, Аям, один такой избранный во всем Кур-Щавеле. Он, его жена Чернушка и их выводок курят.

Наконец Аям не прокукарекал даже, а яростно прокаркал в глаза своему недругу:

– А ты… ты… бройлер!

«БРОЙЛЕР!»

Более тяжкого оскорбления во всем Кур-Щавеле не произносилось нигде и никогда. Бройлер, согласно представлениям кур, петухов и цыплят – это некий тупоголовый мутант, лишенный всех добрых чувств, признающий лишь мускульную силу и ни бельмеса не понимающий в прекрасном – в искусстве, например. Да еще к тому же – несостоятельный как мужик.

Так почему же – бройлер, а не гройлер, каковое самоназвание было в ходу у населения соседней империи? Да потому, что, равно как соседи-гройлеры именовали страну кур и петухов на свой собственный лад – Куростаном, а не Кур-Щавелем, – точно так же, «симметрично», поступали и их оперенные соседи. Упорно, как и прежде, называли гройлеров – бройлерами.

Ибо изначально (а об этом в Империи Гройлеров уже мало кто помнил) гудронное государство за хребтом, «захребетная страна», создавалась как бройлерное сообщество. На первых порах инкубатор выдавал цыплят-бройлеров, среди которых еще можно было различить по едва уловимым признакам женский и мужской пол, да и всеобщая санация – пожизненное лишение перьев – пока что не была введена.

«Гройлер – это высшая и последняя стадия мутации бройлеров», – объявил в переломный момент истории своего государства Старший Канцеляр Бройль и первым подал пример: приказал называть себя Гройлем. Вслед за ним «переименовалось» в гройлеров и все остальное народонаселение империи.

Но в Кур-Щавеле привыкли держаться старинки. Были бройлерами их соседи, ими и остались. И если супруга-хохлатка в сердцах бросала своему муженьку, любителю от души наклеваться пшена да завалиться на сушило[5], – мол, ты отожрался, как бройлер, – то благоразумному петуху следовало тут же призадуматься: а не пора ли, в самом деле, худеть? А то ведь разлюбит суженная, ибо… Ибо бройлера, а уж тем паче – гройлера, нельзя любить по определению, по половому признаку – вернее, по отсутствию такового.

Петушки-забияки Лег и Аям на мгновение замерли от прозвучавшего в воздухе поносного слова, и тут же сцепились уже не на шутку. Полетели клочки по закоулочкам…

«А ведь тоже – окольцованные, – брезгливо подумал профессор Алектор. – Хорь его знает, кого только не берут в «Ума палату» – общепородное собрание куриных мозгов…»

Профессор Алектор невозмутимо прошествовал мимо задиристых парней. С минуты на минуту сюда прибудут по сигналу тревоги петухи-бойцы из охраны Общественного Покоя (ОПа) и прекратят безобразие, коему никак не пристало происходить на улицах благодушествующего Кур-Щавеля. И потянут драчунов в «курную избу» – так именовался в народе здешний Мирный Приговор (МП). В среде нарушителей священного Общепородного Покоя МП называли не иначе, как «мировецким приговором». Уж больно по душе забиякам и всем прочим возмутителям устоев было каждое решение «блюдомиров», принимавших окончательный вердикт: их лозунгом было «Блюди мир!». Сослужили им «мироедцы» (помощников блюдомиров). Мироедцами они назывались потому, что сокращенно это означало: «Мир единый».

– Наша цель – помирить вас, друзья, – проникновенно вещал главный мироедец папаша Кур-Раш, ожидая появления в зале блюдомиров. – Помиритесь, обнимитесь – и я тут же позову сюда господ блюдомиров, они вынесут Мирный Приговор.

И недавние обидчики, почему-то неизменно рыдая, кидались друг другу на шею, клятвенно заверяя мироедцев и блюдомиров в самом дружеском обоюдорасположении. Главный блюдомир Квох, растроганный и умиленный, объявлял вердикт:

– В сенной сарай обоих, на один только сушеный клевер и воду!

То есть обе состязающиеся в курной избе стороны были всякий раз напрочь лишены пшена, червей, прочих лакомств. Аж на целый световой день! Поэтому бедо курить выгодней было зимой…

Но главное – между конфликтующими воцарялся мир (во всяком случае, юридически).