Империя Гройлеров - Александр Аннин

Эти смутные, дожизненные воспоминания обычно активизировались, когда он тайком поедал контрабандную травку, пшено, червячков…

А снизу грянул заключительный рефрен гимна:

Мистер Гройль удовлетворенно нахлобучил на свою тщательно ощипанную голову золотой шлем – скорее, не шлем, а каску, цвет которой почти сливался с навощенной кремами шкурой.

Такие металлические каски-колпачки носили все особи Империи Гройлеров – чтоб никто не вздумал выделяться шляпой, бейсболкой, декоративным пластиковым ирокезом.

«Империя! Империя!» – неслось отовсюду, изо всех распахнутых окон.

Могучая Империя Гройлеров просыпалась, как отдохнувший гигант.

Мистер Гройль замешкался. Идти ли прямо сейчас на утренние процедуры или все-таки сначала… Он долго уже откладывал запланированный визит, но сегодня решился. Видимо, злость, копившаяся в нем с самого пробуждения, придала Старшему Канцеляру смелости и решимости.

Он подошел к неприметной дверце в углу своей спальни, выставил вперед цапалку. Защелкали шарниры, подчиняясь мысленной команде своего хозяина, и вот уже на конце хромированного манипулятора возник хитроумный, многогранный инструмент – этакая странная, непонятно для какого винта предназначенная отвертка.

Это был ключ от самой секретной двери во всей империи.

Мистер Гройль с лязгом вставил ключ в скважину, обругал себя «куриным сердцем» и «трусливой клушей» и повернул манипулятор в замке.

Сейчас он войдет и увидит ТО… Да за один лишь взгляд на ТАКОЕ любому другому гройлеру империи полагалась бы незамедлительная смертная казнь. Путем медленного, в течении аж трех дней, мучительного сожжения в микроволновой печи.

«Империя! Империя! Империя!» – продолжали исступленно орать голые цыплята под управлением Гыр-Быра.

Их только что посвятили в гройлеры.

Сухощавый, высокий кур-ратор наук, петух-бобыль по имени Алектор, осторожно приоткрыл скрипучую дверцу своего холостяцкого курятника. Опасливо просунул голову в образовавшуюся щель.

В стекла его пенсне брызнуло дневное солнце, бликующее на буйной листве берез, дубков и яблонь. Ярко-зеленая травка под ногами изобиловала множеством вкусных мошек, жучков, а если копнуть чуть поглубже – то и красно-желтых, жирных червей.

Но профессор Алектор тут же захлопнул дверь своего жилища и снова очутился в полумраке. «Все как всегда! – горестно подумал маститый ученый. – Не дают прохода! Вот что значит мировая слава».

Действительно, ватага озорников-курят уже который день ожидала его появления и, лишь только ученая голова кур-ратора Алектора сверкнула в дверном проеме своим пенсне, как едва оперившиеся отроки тут же радостным хором загорланили:

Во мраке тесного курятника пенсне профессора Алектора действительно полыхало гневом, будто сдвоенный прожектор.

«Глупые дети, – сердито подумало научное светило. – Однако ж надо как-то пробиваться через эту толпу несмышленышей. Открытие, которое я сделал, требует немедленного обнародования!»

Профессор решительно толкнул дверь и рядом с его почтенным клювом в бревенчатую стену курятника звонко шлепнул футбольный мяч. Алектор погрозил ватаге увесистым свитком бумаги, и юные весельчаки попрятались за стволами деревьев.

Алектор подошел к замершему в траве мячу, победоносно огляделся по сторонам и что есть мочи врезал согнутыми когтями правой ноги по этой круглой, соблазнительной штуковине, которая будто просила, канючила даже: «Ну, ударь же по мне, ударь! Что же ты? Совсем одряхлел в своем затворе?»

Левой ногой бить по мячу было никак нельзя: на ней, на левой голени, в самом низу, красовалось золотое колечко – знак того, что сия достойная пернатая особь является постоянным и бессменным членом «Ума палаты» или, если говорить официально, Общепородного Мыслительного Центра «Куриные мозги».

Рядовые, то есть время от времени избираемые и переизбираемые «окольцовцы», носили ободочки серебряные.

И Алектор двинул по мячу с правой…

От этого страшного, поистине кумановского[3] удара мяч со свистом и шипением… нет, не взмыл под небеса и уж вовсе не полетел в расположенные неподалеку ворота.

Он вообще никуда не полетел.

Произошло нечто ужасное и печальное для юных футболистов. Окаменелый и донельзя острый коготь старого профессора просто-напросто проткнул пузырь из рыбы-шара, и он будто приклеился к его лапе. Мяч с шепотом негодования испускал из себя воздух.

– Ну что же вы наделали, дяденька Алектор! – захныкали обиженные отроки, выходя из укрытий.

Скрывая смущение и чувство вины, профессор наклонился, сдернул сдувшийся «рыбий шар» с когтя и зашвырнул его, как тряпицу, в кусты. Все это сопровождалось осуждающим гудением юных футболистов, лишенных возможности продолжить игру.

«Н-да, что-то не задался денек, – думал Алектор, уходя подальше от места своего позора. – Причем не задался-то с самого начала».

Так куда же держал путь одинокий старик, предпочитавший большую часть суток просиживать при свече над своими мудреными изысканиями? Известно, куда – в редакцию газеты «Кур ям», главному и единственному печатному рупору всего Куростана.

Впрочем, свое горячо любимое отечество петушки и курочки называли совсем иначе. А Куростаном – одни только соседи-враги, то есть Империя Гройлеров, находящаяся за горным хребтом, да еще Княжество Хищных Зубастиков, простиравшееся в океане, также на острове, на восток от долины кур и петухов.

Сами обитатели больших и малых курятников дали когда-то совсем иное название своей крошечной, но очень уютной стране. Много лет назад здесь был хутор под названием «Куриный Щавель». Этого самого щавеля, кисленького, вкусненького и питательного, росло здесь – тьма тьмущая. Вот на щавеле-то благодатном и разросся хуторок до обширного поселения. А название его, наоборот, сократилось до ныне принятого – Кур-Щав ель.

Кур-Щавель находился в плодородной прибрежной долине, граничившей на западе с горным хребтом, за которым раскинулась Империя Гройлеров. Жители долины постепенно превратились в сибаритов, ибо ни в чем не имели недостатка. Поэтому у них и не было нужды изобретать всевозможную хитрую технику, новейшие полимеры, вроде гудрона, служившего основным стройматериалом в Империи Гройлеров.