А.....а - Евгений Гришковец

В первый раз я увидел американские горки в маленьком перевозном парке аттракционов, который привозили в наш город летом. Там были разные качели, карусели для маленьких детей, к каковым я себя тогда уже не причислял. Был тир с воздушными ружьями, комната страха с нестрашными чучелами и ещё какие-то радости. Но над всем этим возвышалась конструкция, по которой вверх и вниз с грохотом и с немыслимой скоростью катились красные, синие и жёлтые вагончики, в которых сидели люди. Люди орали и визжали от восторга и страха.

Когда мы ходил с папой в этот парк, я подолгу простаивал, глядя на ту конструкцию. По возрасту, а главное – по росту, мне ещё нельзя было испытать это приключение, а мне и очень хотелось, и было очень страшно. Всё вместе. В какие-то моменты, когда женский визг звучал из летящего по рельсам вниз вагончика особенно отчаянно, я даже был рад тому, что мне не продают билет на этот аттракцион, а то пришлось бы пережить то, что заставляло кого-то так визжать. Папа вместе со мной стоял и смотрел. Ему очень хотелось, это было ясно. Но он не шёл прокатиться из солидарности со мной. А я хотел, чтобы он это сделал. Я был уверен, что мой папа проедет быстрее и лучше всех и уж точно не станет кричать от страха и вообще бояться.

Возле этого аттракциона громко играла музыка, видимо, для того чтобы заглушить грохот и вопли. Музыка была очень энергичная, лихая, весёлая, какая-то дребезжащая и очень уж не наша. Это сильно потом я узнал, что такая музыка называется «кантри», дребезжит инструмент банджо и что это американская музыка. А тогда я этого не знал. Зато на кассе, перед входом на тот аттракцион, был нарисован человек в шляпе, платке на шее и с пистолетами. Один пистолет он держал в руке и стрелял куда-то вверх, второй же торчал у него из кобуры. Мне приятно было видеть это изображение. Это же был мой коллега-ковбой. Я был рад ему как старому приятелю, но билет мне всё равно не продали.

Нигде на этом аттракционе не было написано, что это «американские горки». Но все это знали. И мой папа знал. Именно он сказал мне: «Посмотри! Это американские горки». Но тогда я тоже не ощутил в этом названии отголоска некой реальной Америки, и уж тем более страны США. Просто вся та сложная и большая металлическая конструкция, снующие яркие, блестящие вагончики и вопли радостного ужаса были очень не местными и не нашими. Вот и всё.

Однако что же получается? При первом же моём знакомстве с чем-то «американским» я сразу же испытал любопытство, сильное притяжение, страх, возможность попробовать что-то непробованное, опасное и в то же время манящее, но главное – недоступное мне совершенно. Подобные чувства я переживал потом долгие годы по отношению ко многому американскому. Да и сейчас, наверное, переживаю.

Когда-то самыми высокими строениями в городе моего детства были два стоящих рядом шестнадцатиэтажных дома. Они стояли не в центре, но их было видно из разных районов города и даже при выходе из здания вокзала на привокзальную площадь. Эти две шестнадцатиэтажки построили на холме, и поэтому они возвышались над городом.

Были они одинаковые, стояли рядом друг с другом, и поэтому многие называли их «близняшками».

– До «близняшек» подбросишь? – можно было сказать таксисту, и он знал, о чём шла речь.

Какие-то народные имена были и у других зданий и строений в нашем городе. Например, три стоящих друг за другом общежития для рабочих одного из заводов назывались в народе «три поросёнка». Так их прозвали, видимо, потому, что сами здания общежитий были грязными и вокруг них всегда было грязно. Любой длинный, многоподъездный дом называли горожане «китайской стеной».

Думаю, что в каждом городе нашей огромной страны, да и не только нашей, в маленьком или большом городе, обязательно найдётся строение, которое местные жители называют «белый дом». Это обычно какое-нибудь белое, почти белое или просто светлое здание, хотя бы с парой колонн при выходе или на фасаде. Но белым домом могут назвать и дом совсем без колонн, и совсем даже не белый. Это может быть и серый и коричневый дом, который некогда был белым. Просто его перекрасили. Но народная память и молва сохранили старое прозвище. Однако здание, называемое горожанами «белым домом», могло с самого начала быть не белым, а просто административным, в котором находилось и работало местное руководство. Дачу или особняк какого-нибудь крупного начальника районного или областного масштаба тоже могли прозвать «белым домом».

В нашем городе общественный туалет в центральном городском парке также называли «белым домом». Туалет этот каждое лето белили, и вход в него украшала колоннада.

Когда папа смотрел или слушал новости, которые меня в детстве не интересовали совершенно, и до меня долетали слова диктора, типа: «…сегодня в Белом доме состоялось…» или «в Белом доме не намерены…», мне было смешно. Для меня-то «белый дом» – было окружённое кустарником небольшое сооружение в городском парке. Этот «белый дом» можно было отыскать даже с закрытыми глазами, исключительно по запаху. А зайти в него можно было, только предварительно глубоко вдохнув в себя свежего воздуха, и потом, войдя внутрь, постараться успеть справить малую нужду, не вдыхая жгучую и крепкую вонь, от которой глаза резало до слёз. Вот только вдохнуть свежего воздуха возле нашего «белого дома» было практически невозможно. Так как многие и многие не решались, не могли себя пересилить и не заходили внутрь, а делали то, для чего к «белому дому» спешили, в близлежащих кустах или вдоль белёных стен.

Далеко не сразу американский Белый дом в Вашингтоне был мною понят как первоисточник всех других «белых домов». Это понимание пришло постепенно, с годами и с информацией. А знание о том, что Белый дом – это резиденция президента Соединённых Штатов Америки, пришло ещё позже. Долгие годы, уже не ассоциируя словосочетание «белый дом» с вонючим туалетом из моего детства, я не имел представления о том, как этот настоящий дом выглядит. Единственно только я не сомневался, что он белого цвета.

Когда же я наконец увидел его на какой-то фотографии в журнале, прочитал под фотографией, что это именно тот самый Белый дом, от которого все остальные взяли своё название, я очень сильно удивился. Удивился прежде всего потому, что он был маленький. Я-то представлял себе нечто большое и фундаментальное.

Помню, какое-то время Белым домом я считал, например, американский Капитолий, когда видел его в каких-то новостях. А что? Я видел большое величественное здание, с колоннами и с куполом, белое. Оно находилось в Америке, и в нём что-то происходило такое, из-за чего его показывали в новостях. Чем тебе не Белый дом? Очень даже! Но настоящий оказался маленьким и каким-то некрасивым, что ли. У нас в южных и приморских городах южные и восточные люди делали и делают себе дома и побольше, и поизобретательнее.

А как, интересно, резиденция президента Соединённых Штатов приобрела это название? Может быть, какой-нибудь поэт его так назвал? Или этим названием президент хотел сообщить нации о чистоте своих замыслов?

Хотя, наверное, всё было проще. Этот вашингтонский Белый дом такой невыразительный, что про него, видимо, говорили так: «Тут недалеко дом построили». А кто-то спрашивал: «Да? Интересно! И какой же дом получился?» – «Какой? Да как вам сказать?.. Белый». Или можно представить себе такой диалог: «Будете идти, идти, а потом справа увидите дом, вы его пройдёте…» – «А какой дом?» – «Какой? А действительно какой? Как бы вам сказать?.. Да белый дом, вот и всё. Не ошибётесь».