А.....а - Евгений Гришковец

Больше приятеля своего Борю я не видел никогда.

Я много раз думал впоследствии: а почему я так сильно завидовал Боре? Почему? Почему с таким трудом мне далась та самая интонация, с которой я сказал ему, мол, езжай, Боря. Почему я, хорошо и заботливо даже относясь к своему неуклюжему забавному приятелю, хотел, чтобы он так и жил рядом, мыкался, топтал своими нечищеными ботинками улицы нашего города и коридоры университета, где его не ценили, платили ему гроши и посмеивались над ним? Я же искренне желал Боре добра! Но я не хотел, чтобы он ехал в Америку, и завидовал ему чёрной, душной, лютой завистью. Почему?

Я думал об этом.

И я постарался ещё всерьёз подумать: а сам-то я хотел бы уехать в Америку?…………..

Вот взять и уехать, уплыть, улететь? Вот так взять – и в Америку? Ну, допустим, дали бы мне билет, визу и сказали бы: «Давай, вперёд!».

Я думал об этом. Я размышлял, почему завидовал Боре, почему его отъезд так меня беспокоил, волновал и заставлял по этому поводу переживать? Я думал и понял, что если говорить серьёзно и ответственно, то уезжать в Америку я не хочу и, наверное, не хотел никогда, это я понял, потому что думал.

Ну, согласитесь, если рассудить здраво, трезво, а главное, предметно, что это значит – уехать в Америку?

Как бы далека и недоступна она ни казалась, всё-таки, если в Соединённые Штаты продают билеты, значит, эта страна существует. И если туда прилететь, приехать, приплыть, то там сразу, как минимум, надо будет куда-то пойти, где-то ночевать, что-то делать. А вот это мне трудно себе представить. И когда я завидовал Боре, я тоже себе этого не представлял.

Только недавно я понял, а точнее, просто смог себе признаться честно, что завидовал-то я не его отъезду в Америку, а совсем другому. Я позавидовал тому, что Борю оценили! И оценили не где-нибудь в главной отечественной математической академии, и не главный министр математики заинтересовался Бориными работами. В этом случае я был бы просто за своего друга рад и даже горд. Но Борю разглядели в Америке!!! Разглядели, оценили и захотели его.

Я не знаю, кто именно заинтересовался в Америке Борей. Понятное дело, что прочитали, рассмотрели его работу какие-то совершенно конкретные и реальные люди. Но было удивительное ощущение, что Борю ждёт сама Америка, что Америка в целом позвала его, что все Соединённые Штаты его ждут. Америка!!! То есть лично Мэрилин Монро, Элвис Пресли, все президенты в Белом доме, индейцы в прериях, ковбои в шляпах, статуя Свободы, кинокомпании «Коламбия Пикчерз», «Юниверсал» и т. д., и т. п.

С Борей у меня на глазах случилось чудо, и я завидовал потому, что чудо случилось не со мной. Я же никогда не хотел быть математиком, не хотел и близко быть таким, как Боря, «ботаником». Я не хотел другой жизни, я не хотел менять того образа жизни, которым жил, я не хотел никакой неизвестной мне, но конкретной Америки. Я всерьёз о ней не мечтал, как никогда не мечтал о том, чтобы меня похитили инопланетяне. Но чуда я хотел!!! Быть оценённым, увиденным, очень кому-то нужным я, конечно же, хотел! А Америка была какой-то удивительной, непонятной и совершенно недосягаемой инстанцией и критерием.

Где-то теперь Боря? Каково ему? Какой он? Представить себе не могу.

Когда в моей жизни впервые появилась Америка? Когда я узнал о её существовании и ощутил её присутствие в своей жизни? Пытаюсь вспомнить и не могу. Тщательно анализирую воспоминания, и не получается найти отправную точку.

Зато я отлично помню, что, когда мне было лет пять, родители сделали мне костюм ковбоя на новогодний детский праздник. Сохранилась даже фотография. Но фотография – это просто документ. Гораздо важнее, что я это помню. А я помню, мне нравился костюм, мне нравилось быть ковбоем.

Мне сделали картонную шляпу, надели на меня клетчатую рубашку, к брюкам пришили бахрому, папа укоротил свои старые подтяжки, и для полноты образа на шею мне повязали мамин платочек. Помню, от платочка пахло духами. А главное, папа сделал, из отслуживших свой срок маминых сапог, две кобуры и ремень. В одну кобуру вложили красный пластмассовый пистолет, который мог брызгать водой и слегка напоминал револьвер, а в другую – железный игрушечный пистолет, не похожий ни на один реальный аналог. Пистолеты были самой слабой частью костюма. На ногах у меня были кеды. Но я почему-то был уверен, что для ковбоя это самая подходящая обувь.

Я оказался тогда единственным ковбоем на празднике. Я полагал тогда, что все зайцы и медведи, а также белки и снежинки смотрят на меня, восхищаются и завидуют. Вот только приз за лучший костюм мне не достался даже близко. Да и Дед Мороз удивил, когда позвал меня к себе для чтения стихотворения и чтобы выдать мне подарок. Он сказал: «А вот мальчик в шляпе сейчас почитает нам стишок». Я удивился. Я не был мальчиком в шляпе, я был ковбоем.

Но я не помню, чтобы слово «ковбой» и сам образ ковбоя в моём тогдашнем сознании как-то были соотнесены с Америкой. Смотрел ли я к своим пяти-шести годам фильмы про ковбоев? Видел ли я хоть один такой фильм тогда? Увлёк ли меня он, понравился ли? Не помню! Совсем не помню. Но то, что быть ковбоем – это здорово, я знал. И само слово знал откуда-то. Откуда? Как оно стало мне известно? Вот это вопрос! На него у меня нет ответа.

Про мушкетёров мне рассказывала бабушка. Она любила книги про мушкетёров, показывала мне сами эти книги, картинки в них показывала и говорила: «Подожди, потом сам будешь эти книги читать. Да так будешь читать, что за уши не оттянешь». То есть как я узнал про мушкетёров и что они были французами, я помню, и помню отчётливо. К тому же на каждом детском костюмированном празднике парочка разного качества мушкетёров всегда попадалась.

А откуда я узнал про ковбоев? Не врождённое же это было знание! Да и все дети моего возраста, увидев мой костюм, знали, что это костюм ковбоя. Дед Мороз тоже наверняка знал, просто сделал вид, что не знает.

Не припомню также, что я сам попросил или хотя бы изъявил желание нарядиться ковбоем. Думаю, что это папа воплотил какое-то своё желание. А как ещё объяснить то, что он долго вырезал из картона и клеил шляпу, кроил из сапог и кропотливо шил две кобуры, то, что вытачивал напильником железную пряжку для ковбойского ремня? Папе это было явно важно, и даже важнее, чем мне. Почему? Почему именно ковбой? Пират, Кот в сапогах, русский богатырь и даже космонавт были бы понятнее и, наверное, легче воплотимы. Про моряка и лётчика я даже не говорю.

То есть в возрасте около шести лет я уже был ковбоем, но про Америку ещё не думал и никак её себе не представлял. Ковбои для меня существовали, а Америка ещё нет.

А папа после того карнавала был какой-то грустный. Сейчас я думаю, что он хотел успеха и триумфа сделанного им костюма. А этого триумфа не случилось. Лучшими были признаны снежинка лет четырёх и толстый Кот в сапогах.

А мне не хотелось переодеваться после праздника. Я готов был идти домой по морозу ковбоем. Я хотел восхищённых взглядов, я хотел зависти. Но мороз был нешуточный. Пришлось снять и шляпу, и ремень, и пистолеты. Да и мамин платочек с шеи тоже. Нужно было надеть скучную шапку, пальто, шарф и тёплые скучные ботинки.