Ущерб тела - Маргарет Этвуд

Теперь она сама вела себя, как гусыня, и эта история просто бесила ее. Влюбляться в Дэниела было неразумно, Ренни не могла найти в нем ни одной выдающейся черты. Она даже смутно представляла, как он выглядит, потому что во время обследования перед операцией едва бросала на него взгляд. На врачей никто не смотрит; врачи – это ходячий функционал, за них следует выходить замуж, в мечтах ваших матерей, когда им уже за пятьдесят, и это отработанный материал. Нет, это было не просто некорректно, это было нелепо. Слишком банально. В своих врачей неизбежно влюбляются замужние женщины среднего возраста, героини сериалов, романов о жизни медсестер и помпезных фильмов из серии «секс – скальпель – секс» с названиями вроде «Хирургия», на афишах которых красуются медсестры с солидным бюстом и врачи ангельской внешности вроде сериального доктора Килдера[4]. О таких казусах любила писать «Торонто Лайф» – обычные безобидные сплетни под маской глубокомысленного исследования и разоблачения. Ренни не могла себе позволить участвовать в такой пошлятине.

Но все напрасно; она сидела и ждала появления Дэниела – (буквально ниоткуда, она никогда не знала точно, когда он придет, когда ее поведут на обтирание или она с мучениями отправится в туалет, опираясь на большую, крепко сбитую медсестру, подсев, как наркоманка, на эти его похлопывания, слова одобрения из милости и манеру говорить в первом лице множественного числа («А мы идем на поправку!») и впадая от всего этого в ярость. Хрень какая-то. Он даже не был особенно симпатичным, теперь она имела возможность его разглядеть: какое-то нарушение пропорций, слишком высокий рост для таких узких плеч, волосы слишком короткие, руки слишком длинные, сутулится. Она с возмущением высморкалась в салфетку, подставленную медсестрой.

– Вам бы не помешало хорошенько поплакать, – сказала та. – Вам еще повезло, они говорят, больше ничего нигде нет, а то у некоторых знаете, как бывает, разрежут – а он выскакивает отовсюду.

Ренни подумалось про тостер.

Дэниел принес ей брошюрку под названием «Мастэктомия: ответы на популярные вопросы». Популярные. Кто все это пишет? Ни один человек в ее положении особенно серьезно не задумывается о популярности. «Есть ли ограничения в сексуальной сфере?» – читает она. Брошюра советует спросить у лечащего врача. Ренни подумает об этом.

Но спрашивать она не стала. Вместо этого она задала вопрос: «Сколько вы от меня отрезали?» Из-за того, что она была влюблена в него, а он не замечал, она говорила с ним совершенно неподобающим тоном. Но он как будто не возражал.

– Где-то четвертинку, – мягко произнес он.

– Вы словно про пирог говорите, – сказала Ренни.

Дэниел улыбнулся, поощряя ее, давая выговориться.

– Вероятно, я должна радоваться, что вы не оттяпали всю, – сказала Ренни.

– Мы так больше не делаем, за исключением случаев глубокого проникновения, – сказал Дэниел.

– Глубокое проникновение, – повторяет Ренни. – Это определенно не мой стиль.

– Он всегда потом ведет наблюдение, – говорит медсестра. – А то многие как, чик-чик – и до свидания. А ему нужно знать, как и что, как у них все дальше в жизни. Он эмоционально участвует. Говорит, что очень многое зависит от их настроения. Понимаете?

Джейк принес шампанского и паштет и поцеловал ее в губы. Он сел у кровати, стараясь не смотреть на ее забинтованную грудь и трубочки. Он намазал паштет на крекеры, их он тоже принес, и стал ее кормить. Он ждал благодарности.

– Тебя словно Бог послал, – сказала она. – Здешняя еда просто за гранью. Салат из зеленого желатина и выбор между горошком и горошком.

Она была счастлива, что он пришел, но что-то ее беспокоило. Она не хотела, чтобы появился Дэниел с выводком интернов, пока здесь Джейк.

А Джейку не сиделось. Он был здоров, а здоровым людям не по себе среди больных, она помнила это чувство. Еще ей казалось, что от нее специфически пахнет, что сквозь повязки пробивается еле слышный аромат гниения, как от лежалого сыра. Она хотела, чтобы он побыстрее ушел, да и он хотел уйти.

У нас все будет нормально, подумала Ренни, хотя уже не могла вспомнить, что это такое – «норма». Она попросила медсестру опустить кровать, чтобы можно было лечь.

– Очень приятный молодой человек, – сказала сестра.

Джейк был очень приятным. Все у него схвачено. Прекрасный танцор, который вряд ли танцевал хоть раз в жизни.

* * *

Ренни спускается по ступенькам трапа, и жара скользит по ее лицу, словно кусок плотного коричневого бархата. Роль терминала выполняет низкий навес с единственной вышкой. В блеклом отсвете взлетной полосы она кажется серой, но, подойдя ближе, Ренни видит, что на самом деле она выкрашена желтым. Над входом – бронзовая табличка с благодарностью канадскому правительству за финансирование. Странно было читать, что канадское правительство за что-то благодарят.

На пограничнике темно-зеленая форма, как у солдат, а рядом с ним привалились к стене два настоящих солдата в накрахмаленных синих рубашках с короткими рукавами. Точнее, Ренни решила, что это солдаты, потому что на них были портупеи с настоящими по виду пистолетами. Оба молоденькие, с тощими невинными телами. Один из них постукивает себя по брючине тросточкой, второй прижимает к уху миниатюрную рацию.

До Ренни доходит, что она по-прежнему сжимает в левой руке таблетку аспирина. Думает, что с ней делать, – почему-то она не может просто ее выбросить. Она открывает сумочку, чтобы положить ее во флакон с другими, и тут к ней резко направляется солдат, который с тросточкой.

У Ренни по спине пробежал холодок. Ее вычислили: похоже, он решил, что она хочет провезти какой-то запрещенный наркотик.

– Это аспирин, – говорит она, но оказывается, что он лишь хочет продать ей билет на благотворительный танцевальный вечер полиции Сент-Антуана, неформальный, выручка будет направлена в спортивный фонд. Значит, все они полицейские, а не солдаты. Ренни понимает все это, прочитав надпись на билете, потому что из его речи она не разобрала ни слова.

– У меня нет местных денег, – говорит она.

– Мы примем все, что у вас есть, – отвечает он, ухмыляясь, и на этот раз она его понимает.

Ренни дает ему два доллара, потом еще один; возможно, это плата за разрешение. Он благодарит ее и возвращается к своему товарищу, оба смеются. Больше ни один человек в очереди их не заинтересовал.

Перед Ренни стоит миниатюрная женщина ростом метра полтора, не выше. На ней укороченная шубка из искусственного меха и черное шерстяное жокейское кепи, лихо заломленное на бок. Она оборачивается и смотрит на Ренни.

– Это плохой человек, – говорит она. – Мой тебе совет, держись от него подальше.

Она протягивает Ренни большой пакет кукурузных палочек с сыром. Из-под козырька кепи на темном морщинистом лице глаза так и сверкают, на вид ей лет семьдесят, не меньше, но точно не скажешь. Взгляд ясный, чистый, взгляд озорного ребенка.