Как устроен город. 36 эссе по философии урбанистики - Григорий Ревзин

как античный способ расселения прожил Средние века, но, так или иначе, к XVI веку в Европе возникло новое изобретение – городской дворец. В отличие от «длинного дома», он занимал квартал целиком. В отличие от античного дома, он получил роскошный фасад, правда, не для торговли, а для достоинства. И у него был роскошный двор, то, что у нас называется курдонер, буквально «двор чести».

Если вы помните первую парижскую сцену «Трех мушкетеров» Дюма, где д'Артаньян ухитряется нанести оскорбление Атосу, Портосу и Арамису сразу, то действие там происходит во дворе городского дома де Тревиля. Двор европейского дворца – это место, где постоянно находятся дворяне, гвардейцы и мушкетеры, которые соревнуются друг с другом в богатстве и доблести, это гостиная для светского общения, место политики, интриг, сплетен, дуэлей, замена античной агоры.

Вальтер Беньямин в «Московском дневнике» замечает, что у московских улиц «есть одна странность: в них прячется деревня» – имеется в виду, что, зайдя в подворотню, внутрь квартала, он обнаруживал там совершенно сельский, не городской пейзаж. На улице – ровный ряд доходных домов, а на задах – деревня. Собственно, всем известная картинка из букваря – «Московский дворик» Василия Поленова – это вид во двор из его окна в Трубниковском переулке. Но картина, которая в конце 1870‑х годов была такой очаровательно московской, на самом деле запечатлела этап в эволюции европейского квартала, который проходили все европейские города – просто Москва позже других. Зады «длинного дома», которые выходили внутрь квартала, это были именно сельские зады, место хранения инвентаря, повозок, разного нужного в хозяйстве скарба, а вовсе не «сердце дома», как в античности. В английских длинных кварталах там до сих находятся крошечные палисадники и ямы для угля. Двор европейского квартала сначала был задами – складами для дров, конюшнями, парковками для телег и т. д. Это была не деревня, но нечто вроде городской окраины.

Понадобилось воздействие образа роскошного двора из дворцовой архитектуры, помноженное на желание буржуазии жить по аристократическому образцу, чтобы возник тип европейского буржуазного квартала – роскошный двор, окруженный стеной отдельных домов одной высоты и кратной ширины, парадный въезд во двор и множество сложных, разнообразных фасадов, подчеркивающих отличие каждого дома от стоящих рядом.

Это кварталы Парижа и Каменного острова в Петербурге, сохранившиеся дома Западного Берлина и Вены, Рима и Барселоны конца XIX – начала ХХ века. Это сложное изобретение, которого никто не изобретал, оно родилось само из вековой эволюции. Но после рождения его в течение двух веков шлифовали и совершенствовали архитекторы Европы. Это результат двух наложений – варварского европейского расселения на античные города и аристократического дворца на буржуазный квартал. До сих пор это самое комфортное и дорогое жилье в мире. Ничего лучше и сложнее для построения городской ткани пока не изобретено.

Европейские кварталы могут быть прямоугольными или свободных форм, но при этом они сохраняют эту морфологию клетки. Шахматы – сложная игра, плоскостной порядок из 64 клеток создает множество вариантов и стратегий поведения. Но европейский город – это четырехмерные шахматы человеческой комедии, где ячейка твоего пространства (комната) встроена в порядок таких же помещений в доме, который встроен в порядок домов в квартале, который встроен в порядок кварталов в районе, который встроен в порядок районов в городе, – и при этом ты можешь двигаться по сложным правилам. И все эти отношения продуманы и гармонизированы.

Эта система обеспечивала уместность каждого дома в городе и каждого горожанина в городском сообществе. Она была устойчива, способна к самонастройке и эволюции. Какой самовлюбленный дебил мог решить, что ее можно уничтожить и придумать что-то принципиально лучшее? Мы, в общем, знаем, кого обвинить, – Корбюзье. Но, честно сказать, европейский квартал погиб сам, Корбюзье лишь сделал из этой гибели выводы.

Почему это произошло? Очень просто: от бедности и от жадности. Это изобретение оказалось слишком дорогим.

В конце XIX – начале ХХ века город стали массово заселять рабочие, которых тогда на заводах и фабриках требовалось на два порядка больше, чем сегодня. Они мало зарабатывали, и им нужно было жить по возможности компактно – иначе их трудно было бы доставить на завод к одному времени. Так возник американский «гантельный» дом. Это квартал, застроенный домами практически полностью, вместо внутреннего двора оставалась узкая щель. «Гантельным» он называется потому, что узкие ленточки домов, на которые нарезался квартал, в плане были в форме гантели, чтобы между двумя соседними ленточками образовывалась щель для света и воздуха. Квартиры из-за высокой плотности получились сравнительно дешевыми, но естественного света почти не было, свежего воздуха тоже, столпотворение бедных людей, плохая звукоизоляция, коридорная система не украшали жизнь. Зато девелоперы и домовладельцы получали от рабочих даже больше денег, чем от буржуа с квартирами в нормальных кварталах. Любви к ним это не прибавляло. Принято говорить, что это было ужасное жилье, хотя по сравнению с отечественными бараками или общежитиями для рабочих здесь были определенные достоинства.

Эта предельная плотность взорвала квартал изнутри. Архитекторы левых убеждений, Корбюзье прежде всего, придумали простую и очевидную вещь – жилую башню. Если уничтожить квартал, оставить только его территорию и построить на ней башню, то каждое окно увидит солнце, ветер будет продувать все квартиры, хватит места для зелени, а плотность можно создавать любую, просто повышая этажность.

И это было правдой. И Корбюзье, который это пропагандировал, действительно придумал лучшее жилье для рабочих, чем предлагали переуплотненные кварталы. Но тут были свои издержки. Была потеряна улица, фасад, общественный первый этаж, двор – и в конечном счете город. Вместо четырехмерной шахматной доски возникло образование из пятен с вертикальными муравейниками и дорожками между ними. Сложная морфология городского организма разложилась до элементарной протоплазмы. Квартал умер. Возник микрорайон.

Регулярная планировка

В 1935 году в воронежской ссылке Осип Мандельштам написал стихотворение трагическое и ироническое.

Это какая улица?

Улица Мандельштама.

Что за фамилия чертова —

Как ее ни вывертывай,

Криво звучит, а не прямо.

Мало в нем было линейного,

Нрава он был не лилейного,

И потому эта улица,

Или, верней, эта яма

Так и зовется по имени

Этого Мандельштама.

Я думаю, оно является вариацией темы «Памятника» Горация. Памятником оказывается яма (могила) – в силу своей физической иррегулярности. А еще мне, прошу прощения за урбанистический взгляд, кажется, это очень неординарное размышление о природе линейной и свободной планировки.

Как ни странно, в истории мы не наблюдаем эволюции от