Тысячелетний мальчик - Росс Уэлфорд

Закрыв глаза, я могу представить себе его лицо, в нескольких дюймах от моего. Он рычит: «Заткни пасть! Закрой рот!» – рыдающему ребёнку. От этих воспоминаний мне становится холодно.

Через шесть дней, закоченевшие, промокшие до нитки, пропахшие овечьим сыром, тюленьими кожами и корабельным дёгтем, мы с мамой добрались до устья Тиин и сошли с корабля на длинный деревянный причал. Возле причала стояли рыбацкие хижины.

Мама покинула Данию молодой женой, а прибыла в устье Тиин вдовой с маленьким ребёнком-сиротой.

Маленький. Старый. Я.

Потом, через тысячу лет, крошечная девочка упала и разбила голову в нашем дворе. Это событие изменило всё.

В тот день, когда всё это произошло, мама спросила меня:

– Ты знаешь, какой сегодня день, Алве?

Когда мы были одни – то есть практически всегда, – она называла меня именем, данным при рождении.

Я знал, но притворился, будто не знаю, чтобы дать ей шанс с удовольствием напомнить мне.

– Тридцать лет в Дубовом хуторе. Тридцать лет, как мы въехали в этот дом.

Мама улыбнулась мне редкозубой улыбкой и обняла своими сильными руками.

– Я не хочу больше переезжать. После того, что было в прошлый раз.

Она часто это повторяла.

В ответ я заставил себя улыбнуться и кивнул и не напомнил ей, что мир стал меняться быстрее, чем раньше.

Мама беспокоилась. Мы оба беспокоились. Переезжать в новые дома, оставаться незамеченными – в общем, жить – становилось труднее и труднее.

Это никогда не было слишком просто. Но мы с мамой, достаточно подвижные, легко находили кого-то, желающего сдать маленький дом или хотя бы комнату. Мы свели количество вещей к минимуму и некоторые из них хранили в отдельном месте, например книги.

Но теперь? Теперь каждый хочет узнать о тебе всё. Договор аренды, банковские счета, лицензии на это, разрешения на то, бланки для заполнения, личные документы…

Мама редко слушала новости по беспроводному громкоговорителю. Они были, по её словам, «слишком неоднозначными». Думаю, она имела в виду «чересчур пугающими». Мы слишком долго прятались, и мама уже не могла понять большой мир с бензиновыми двигателями, реактивными самолётами, компьютерами и мобильными телефонами.

Но я порой, когда мама была в своей комнате наверху, слушал новости. Я пытался их понять и ужасно хотел жить в этом мире: настоящем мире со всеми его чудесами.

Мама прищёлкнула языком:

– Девочка опять здесь, Алве.

Она вытерла руки и выглянула в окно столовой.

– Уже второй раз на этой неделе. И с ней кто-то ещё. Вон там, слева. Видишь?

Мама называла её «маленькая любопытная девочка». Теперь-то я знаю, что её зовут Рокси Минто. Впервые мама заметила, что она за нами шпионит, год назад. Сначала мама предположила худшее – что будет как в прошлый раз, когда мы здесь жили. Мальчишки превратили нашу жизнь в ад: они начали задавать вопросы, и нам пришлось уехать.

Но вышло по-другому. Девочка просто смотрела, и всё. Мы слышали, как она старательно пряталась в кустах.

До сегодняшнего дня девочка всегда приходила одна. Она ложилась в траву перед кустами можжевельника и смотрела, как мы занимаемся своими делами. Затем наступила осень, листья опали, и девочка перестала приходить. Видимо, ей стало трудно прятаться.

То, что за нами шпионили, действовало на нервы. И всё же это было лучше, чем бояться, что в любой момент тебя могут атаковать или обвинить в какой-то гадости.

В колдовстве?

Я знал: в двадцать первом веке никого не обвиняют в колдовстве. Но мы так долго боялись этого, что одиночество сделалось нашим образом жизни, а основной целью стало – быть незаметными.

Так что мы позволили наблюдать за нами. Потом пришла весна, а вместе с ней появились листья и маленькая девочка в кустах.

Мама подошла к задней двери, верхняя створка которой была открыта, и посмотрела, прищурившись.

Затем она – в который раз – сказала:

– Я не сдвинусь с места, Алве. Нет – после прошлого раза.

Прошлый раз. Я не забуду этот прошлый раз. Ведь там был замешан Джек, мой друг, последний из всех.

Не знаю, сколько я простоял там, глядя на заднюю дверь лесного дома, куда унесли Рокси. Но в один прекрасный момент – побежал.

Я хотел позвать на помощь, рассказать о том, что случилось, отцу или кому-нибудь ещё – и всё тогда наладилось бы. Но в панике я рванул не в ту сторону и заблудился.

Лес был не таким уж и большим, но без дорог. Я носился туда-сюда, несколько раз пробежал мимо большого куста можжевельника, а затем попытался подняться на холм, поскольку знал: мне нужно примерно в ту сторону.

Прошло, должно быть, около часа, когда – потный, грязный, задыхающийся, перепуганный – я оказался на вершине холма, недалеко от «гаража» Рокси. Я побежал к своему дому и вдруг увидел её.

Раскрыв рот, я глядел на Рокси, а она спокойно сидела в дверях своего убежища под всё ещё сверкающими буквами «АЖ». Не должна ли она, – подумал я, – выглядеть более потрёпанной после встречи с лесной ведьмой? Ничего такого по ней не было заметно.

– Твой отец приходил сюда, – сказала Рокси. – Через забор заглядывал. Он симпатичный. Его зовут Бен.

– Да, Рокси. Я знаю, как зовут моего отца.

Меня всё это выбило из колеи, и я хотел знать, что же с ней случилось.

– Я в порядке, – сказала Рокси. – Если ты именно поэтому такой странный.

– Странный?

Она смотрела на меня, наклонив голову, словно и правда обдумывала мой вопрос.

– Ну да. Ты весь в грязи, в волосах у тебя сухие листья, лицо потное и красное. Да, это выглядит странно.

– Ну а ты? Что с тобой случилось?

– Ну… – начала она, но не договорила.

– Вот ты где, – через забор, доходящий ему до подбородка, заглядывал мой отец. – Святые апостолы! Что с тобой случилось? Ты выглядишь, словно тебя задом наперёд протащили через живую изгородь!

Он почти угадал.

И почему? Почему в тот момент я не сказал что-то вроде:

– Да ужас, пап! Не поверишь, что тут было! Мы с Рокси (Рокси, познакомься с папой! Пап, это Рокси) нашли в лесу удивительную хижину. Ты знал про неё? Она, представляешь, реально замаскирована. И там живёт дама, которую Рокси считает ведьмой. Конечно, это не так, но выглядит она как настоящая ведьма. А Рокси скатилась к ней во двор и ударилась головой, но теперь она вроде неплохо себя чувствует. Круто, да, пап?

Но я этого не сказал. И, наверное, знаю почему.