Воры над законом, или Дело Политковского - Ефим Курганов

И тут один из контролёров, такой же юнец, как и все остальные, ни слова ни говоря, вручил Политковскому смятый листок. На нём была нацарапана спешно карандашом лишь одна фраза:

«Дозволяю полную проверку всех бумаг, содержащихся в канцелярии комитета о раненых». И подпись: «Павел Ушаков, генерал-адъютант Его Императорского Величества».

Да, сам Павел Николаевич Ушаков дозволил, директор комитета о раненых военного министерства. Политковскому ничего не оставалось, как самому выйти вон из канцелярии, а проверяющие остались творить свои «безобразия».

Правда, они на сей раз были в канцелярии совсем недолго, и добычу забрали с собой совсем небольшую (текущие кассовые книги). Тем не менее Политковский был в бешенстве, которое никак не мог в себе укротить.

Непрошенные гости ушли уже, а он все ещё продолжал изрыгать проклятия в их адрес и доказывать невесть кому, что он камергер Двора Его Императорского Величества и что государь чрезвычайно милостив к нему.

Как я уже сказал, контролёры, в первую очередь, изъяли из канцелярии комитета о раненых текущие кассовые книги.

Буквально на следующий день стало известно, что в арестованных кассовых книгах обнаружена недостача в десять тысяч рублей. Весть тут же облетела всю столицу, но никому и в голову тогда ещё не могло прийти, что имеет место расхищение гигантских казённых сумм.

Поначалу решили, что это случайность, результат нерасторопности чиновников Политковского или путаницы. О том, что имеет место именно воровство, никто не помышлял ещё.

Понимаете, десять тысяч для комитета о пенсиях — это вообще не деньги.

У комитета был колоссальный многомиллионный бюджет, судя по всему.

Кроме выплаты инвалидных и пенсионных пособий, на что выделялись весьма значительные суммы, в комитете ещё и оприходовались поступления от разных благотворительных организаций.

И, кроме того, Политковский мог бы с легкостию покрыть недостачу в десять тысяч рублей, без особого ущерба для себя. Денежки у него всегда водились.

Александр Гаврилович был необычайно удачливый карточный игрок, и все это знали. Частенько выпадали дни, а точнее вечера, когда он выигрывал не менее тридцати тысяч рублей золотом (!!!). Вообще жил он на чрезвычайно широкую ногу, и выложить десять тысяч рублей ассигнациями мог бы совершенно запросто. но он этого отчего-то не сделал.

Сам Политковский недостачу объяснил чрезвычайно просто и убедительно: годовой баланс на момент проверки ещё не был свёрстан, когда же он будет свёрстан, то исчезнет и недостача.

Так, во всяком случае, он заявил директору комитета генерал-адъютанту Ушакову.

— Ну так сверстайте! — сказал Павел Николаевич, энергично потряхивая небольшой лысиной на самой макушке.

Политковский отвечал с не меньшим запалом, а пожалуй, ещё и с большим:

— Но как же мы можем сверстать, ежели кассовые книги за текущий период изъяты у нас?! Пусть вернут то, что забрали, то бишь кассовые книги.

И затем Александр Гаврилович произнёс бурную и гневную филиппику, направленную против государственного контроля, что, мол, они манипулируют цифрами, и не более того.

Генерал-адъютант Ушаков поглядел весьма растерянно на директора своей канцелярии и промямлил, что пробует уговорить, дабы изъятые кассовые книги были поставлены на место. Как видно, речь Политковского на Ушакова произвела впечатление.

И началась самая настоящая канцелярская война, жестокая, беспощадная. Но и бессмысленная.

А на самом деле Политковский просто тянул время, рассчитывая, что пока суть да дело, он наткнётся на какую-нибудь спасительную уловку.

Тем не менее стремительное и катастрофическое падение всесильного директора канцелярии комитета о раненых неотвратимо приближалось.

И Александр Гаврилович это, несомненно, понимал гораздо более, чем окружающие, которые даже и представить себе не могли, что же на самом-то деле происходило в комитете о раненых военного министерства. Понимал-то понимал, но спасительная уловка всё не находилась никак.

В общем, оглушительное падение Политковского и его воровской команды становилось всё более и более осязаемым.

Да, Политковский как бы выигрывал во времени, но это, по сути, абсолютно ничего не давало ему, только совсем чуть-чуть оттягивало катастрофу, сохраняло лишь какие-то дни жизни, но никак не более того.

А настоящего спасения ниоткуда не было, и не предвиделось.

И надо быть форменным идиотом, чтобы не понимать этого. А Политковский был личностью необычайно смышлёной.

Так или иначе, он с упорством бился за каждый день необычайно подлой, преступной своей жизни.

Оттягивал, как мог, неотвратимо приближавшуюся расплату.

Но вот что интересно: готовился к смерти или всё же на что-то продолжал надеяться?

А вот ответа на этот вопрос, пожалуй, что и нет у меня.

Думаю всё же, что, в силу своего предельно жизнерадостного характера, Александр Гаврилович Политковский думал до последнего, что как-нибудь да выскочит из западни.

Он ведь ко всему был ещё крайне самонадеян и верил в свою фортуну.

После того, как контролёры изъяли несколько кассовых книг из канцелярии комитета о раненых, Политковский наистрожайше запретил пускать их впредь на порог канцелярии до той самой поры, пока не будут возвращены все изъятые кассовые книги. И никак не раньше.

При этом Александр Гаврилович направо и налево рассказывал всем, что он и его сотрудники не в состоянии сверстать годовой баланс комитета без недостающих — по вине контролёров — кассовых книг. Соответственно получалось, что недостача десяти тысяч рублей не может быть объяснена именно по причине незаконных действий контролёров.

Вообще говорить о недостаче нельзя без сведения годового баланса, а он не может быть свёрстан из-за атаки контролёров, которые и оказывались вдруг во всём виноватыми.

Ничего не скажешь — придумано было весьма ловко.

Но только контролёров этими рассуждениями Политковского о несвёрстанном годовом балансе было не обмануть. Они-то знали, что наличность в кассе всегда должна соответствовать приходно-расходной книге, и никаких исключений тут просто не может быть.

А кассовые книги они отказывались возвращать в комитет, ибо совершенно справедливо подозревали, что, в случае возврата, Политковским и его сподручными в них будут сделаны те или иные исправления, и тогда результат будет подогнан к правильной цифре.

Итак, контролёры наотрез отказались вернуть Политковскому кассовые книги.

На самом-то деле это идеально устраивало Политковского, ибо бухгалтерия комитета о раненых тем самым оказывалась как бы под арестом и не могла продолжать работу.