Воры над законом, или Дело Политковского - Ефим Курганов

В общем, попросился Александр Иванович в отставку с поста военного министра (произошло это почти что на исходе 1852-го года). Военное министерство — это ведь, строго говоря, целое государство в государстве, туда относятся и резервные части, и военные поселения, и кадетские корпуса и аудиторское училище, да и военная академия, и ещё много чего. Чтобы всем этим управлять, нужна ясная голова и всеобъемлющий ум, и просто физическая подвижность, а всего этого Чернышёв уже лишился.

А вот с поста председателя государственного совета светлейший не ушёл, ведь это была скорее почётная должность, так, для красоты и величия, а с величием своим эта живая развалина расставаться никоим образом не собиралась.

Интересно, что Чернышёв умер от второго удара, когда через пять лет новый император Александр Николаевич возвёл Михайлу Семёновича Воронцова в звание генерал-фельдмаршала. Александр Иванович необычайно сильно разволновался по этому поводу. Тут его и хватил второй и окончательный удар. Так что, даже став живой развалиной, Чернышёв продолжал думать о своей карьере и мечтал о новых восхождениях.

Но вот что сейчас крайне важно для нас: удар, случившийся со светлейшим князем Чернышёвым в конце 1852-го года, означал для нашего Политковского полную и непоправимую катастрофу, кошмарную катастрофу.

Сей апоплексический удар был не чем иным, как прямой дорожкой к концу Политковского, и, позорному концу.

Александр Гаврилович, можно сказать, тут же превратился в дом, открывшийся вдруг всем ветрам, или — можно сказать и так — превратился в сироту, коего каждый может обидеть.

Отныне и самая жизнь Политковского была под угрозой, и весьма осязаемой.

Пять лет Чернышёв управлял военным министерством, потом ещё двадцать лет был военным министром. И 25 лет государственные контролёры даже сунуться не могли в министерство, у коего был свой и бесконтрольный властитель, который обходился силами своих же военных аудиторов.

И вот произошла смена власти. Приход государственных контролёров был теперь уже совершенно неизбежен.

В права военного министра вступал князь Василий Алексеевич Долгоруков, в прошлом — флигель-адъютант Николая Павловича, а в будущем — шеф корпуса жандармов. Но кем бы по своему положению и по связям ни был военный министр, масштабная финансовая проверка была абсолютно неизбежна.

Надо было принимать дела по военному министерству, по всем его отделам и комитетам; военное министерство ведь было как государство в государстве.

Тайный советник Политковский вполне должен был осознавать — не мог не сознавать, — что это его смертный приговор, но сдаваться он всё ж таки не собирался, хоть и понимал, что райской жизни его пришёл конец.

Он-то был боевой петух, но сие уже не имело ровно никакого значения.

Судьба Александра Гавриловича отныне была предрешена полностию, хотя в Санкт-Петербурге поначалу никто ещё об этом не догадывался. Нужно было совершенно особое, истинно фантасмагорическое воображение, дабы представить себе всю грандиозность аферы Политковского, продержавшейся почти что двадцать лет.

Естественно, петербуржцы поначалу не ведали и представить не могли, к чему именно дело идёт, не постигая, как же могло твориться в столице российской империи столь долго такое грандиозное воровство. Но это поначалу. Скоро страшная истина выплыла наружу.

Интересно, как это всё ж таки император Николай Павлович удержался и не прибил любимчика своего Чернышёва, главного и неизменного покровителя Политковского?!

Государь ведь прекрасно бы осведомлён, что Чернышёв давно проталкивал Александра Гавриловича наверх.

Да, военный министр и бывший императорский шпион, похвалявшийся, как он выведывал тайны Наполеона для Александра, оказался истинным ротозеем, честно говоря, даже самонадеянным болваном, другого слова просто и не подберёшь тут.

Это ведь его в первую очередь дурил и подводил под монастырь Александр Гаврилович! Его, своего первейшего благодетеля! Многократно дурил, чуть ли не каждодневно! На протяжении двух десятилетий!

Наживался, и как ещё наживался под светлейшим крылышком. И Чернышёв, многоопытный интриган, ни об чём не догадывался?! На протяжении всего этого времени?

Да можно ли подобное вообразить? Придётся. Во всяком случае Чернышёв не хотел ни об чём догадываться. Военный министр ведь был настоящим властелин, и не мог, как видно, представить, что его гнусно используют. Или закрывал на это глаза.

В результате казна военного министерства была обкрадена Политковским и его сподручными на миллион двести рублей серебром, ежели не более.

И военный министр в итоге вовсе не был отдан под суд. Более того: государь Николай Павлович, в предвестии своей кончины, сделал его своим душеприказчиком.

А ведь на самом-то деле настоящее место сему душеприказчику было на нарах в каземате. Во всяком случае я лично, милостивые государи и всемилостивейшие государыни, в этом свято убеждён.

Но вот государь, тем не менее, рассудил совсем иначе и не пожелал привлекать любимчика своего к какой бы то ни было ответственности, и не дозволил, чтобы на репутацию его любимчика легла хоть какая-нибудь тень.

Всё-таки ещё хотя бы разок, но всё ж таки придётся вывести мне теперь на сцену военного министра Александра Ивановича Чернышёва. Уж не обессудьте!

Да, всё-таки как-то выходит, что без этого нам никак не обойтись в настоящем повествовании, хотя я с сей малосимпатичной личностью решил было совсем уж распрощаться. Ан нет! Не получилось.

Итак, опять Чернышёв. Никак не избавиться от него. Но уж в последний раз — обещаю, друзья мои, и самым определённым образом.

Хотя кто знает… Ручаться не могу.

Так уж повелось, что каждый год ровно за два дня до Рождества Христова тайный советник и камергер Двора Его Императорского Величества Александр Политковский неизменно прибывал к десяти часам утра на Малую Морскую 10, и прямиком взлетал по громадной мраморной лестнице особняка светлейшего князя Александра Чернышёва.

Когда-то сей роскошный особняк принадлежал знаменитой Наталии Петровне Голицыной, которую великий наш Пушкин увековечил в образе старухи-графини. Но потом особняк выкупила казна, и он был превращён в резиденцию военного министра российской империи. Но впоследствии, по указанию государя Николая Павловича, бывший особняк старухи Голицыной был отдан Александру Ивановичу Чернышёву и всему его роду в вечное владение.

И за два дня до Рождества Политковский приезжал поздравить своего шефа и благодетеля со святым праздником.

Ничего не изменилось в этом смысле и в декабре 1852-то года. Политковский прибыл минута в минуту — к десяти. Только обычно его маленькая пузатенькая фигурка излучала самоуверенность и веселье, а тут директор канцелярии комитета о раненых чуть не плакал.