Гиперборей - Юрий Никитин

Другой воин, краснощекий, с ниспадающими на плечи волосами,вскрикнул:

— Если он был великим воином, то я первым сражусь сним!

Толстяк предостерегающе поднял руку. Лицо его быловстревоженным, хмурым:

— Лучше забросайте дротиками издали. Убейте стрелами. Яне хочу терять людей. Нас пришла сюда сотня, а погибло уже восемь, если считатьдоблестно погибшими и тех, кто утонул спьяну, упал с дерева, захлебнулся вблевоте...

Краснощекий заорал, надсаживаясь и выгибая грудь еще круче,словно петух на заборе:

— Я потерял счет битвам, как дурак-десятник потерялсчет бабам! К обеду все увидите его голову на моем копье. Я сам вырву егопечень, съем сердце, а из черепа сделаю чашу и буду пить вино, лежа на животахдулебских женщин!

Он начал поворачивать коня от крыльца, а в этот момент Олегподнялся во весь свой немалый рост.

— Я принес свою голову сам, — заявил он громко вмертвой тишине. — Иди и возьми ее!

Во дворе все замерло. Толстяк застыл с открытым ртом, недвигались всадники с отважным сотником. Наконец сотник опомнился, крикнулторопливо:

— Это в самом деле великий воин! Как твое имя?

— Что в имени моем? — ответил Олег тяжело. —Вы потеряли пятерых, нарушив заповедь не трогать храмы и служителей, ИскателейДругой Жизни. Повторяю: не трогайте меня! Я живу в лесу, питаюсь растениями. Ниво что не вмешиваюсь, хотя дулебы — это мой народ...

Сотник прервал, голос был подозрительным:

— Почему ты не со своим народом?

— Я с ним, — ответил Олег.

— Почему не воюешь? Не мстишь за убитых?

Олег вздохнул, не умея ответить. Око за око, зуб за зуб...Когда-то и он думал, что только так справедливо, именно так честно, но потомему открылось, а этим — нет. Беда в том, что даже взрослому трудно объяснить,чем плохо око за око, а как втолковать детям?..

— Я ищу другой путь, — ответил он.

— А найдешь? — поинтересовался сотник. Его пальцысомкнулись на древке копья, чуть передвинулись, выбирая равновесие.

— Не знаю.

Улыбка сотника вдруг превратилась в оскал, глаза сузились:

— Таких, как ты, много... К счастью!

Он швырнул копье так резко, что всадники не успели дажепроводить взглядами. Олег ожидал броска, качнулся в сторону, одновременнонатянул тетиву:

— Таких, как ты, тоже много... на беду!

Стрела пробила железную пластину доспеха с такой легкостью,словно обрин был в полотняной рубахе. Оскалив зубы, он с воем ухватился забелое оперение, а три новых стрелы ударили в ближайших воинов. Четвертаядостала толстяка, выбив зубы и вонзившись в раскрытый рот так, что остриевылезло из затылка.

Олег успел выпустить еще три стрелы, воины с копьямишатались в седлах, иные пронзены насквозь, оставался еще один с дротиком, иОлег, отражая удары мечом, все время держал его в виду. Наконец тот метнул,размахнувшись так широко, что едва не упал. Олег подпрыгнул, одновременно ударилсапогом в чужое лицо, копье ловить не стал — метнуть не дадут, бешенозавертелся во все стороны, бил мечом, ногами.

Двое всадников осадили коней, торопливо отвязывали от седелкопья. Олег подхватил лук, взлетел на забор, побежал по торцам вбитых в землю бревен— в десятке шагов высился длинный сарай, к нему примыкали конюшня и кузня, адальше общая крыша соединяла подсобные строения с теремом.

Мимо с шумом, треща расщепленным концом, пролетело короткоекопье. Олег с разбегу вспрыгнул на крышу сарая, пронесся на другую сторону,слыша, как прогибаются крытые гонтой доски, пробежал по крыше конюшни,перепрыгнул на терем — тот был всего на сажень выше.

Во дворе стоял крик, вертелись, как юла, всадники, дикоржали испуганные кони, трупы обринов распластались в лужах крови. Олег сзамирающим от страха сердцем повис на кончиках пальцев, цепляясь за скользкиедощечки на краю крыши — со двора могут поразить стрелами, а из окна теремалегко пырнуть копьем в незащищенный живот!

От этой мысли стало так жутко, что пальцы началиразжиматься. Он поспешно качнулся, вышиб раму и ввалился в терем.Перекувырнувшись через голову, вскочил, как остервенелый кот: оскаленный,лютый, готовый драться до последнего.

В горнице находились три женщины. Две старые, третья совсеммолоденькая с копной иссиня-черных волос. Обе старые карги завизжали так, что вушах, привыкших к лесной тишине, заломило от боли. Юная красавица вздрогнула,закусила нежную губу. Ее неправдоподобно большие глаза быстро обежали его сголовы до ног, остановились на плече, где была кровь.

— Тихо! — приказал Олег.

Старые женщины завопили еще громче. Одна люто размахиваланожом, другая, ковыляя, как хромая лошадь, теснила красавицу в глубь комнаты.Девушка ухватилась маленькими пальчиками за рукоять разукрашенного кинжальчика,ее глаза тревожно блестели.

— Всех зарежу, — пообещал Олег зловеще, —если не замолчите!

За дверью раздался приближающийся топот. В горницу сгрохотом ворвались вооруженные обры. Их было четверо, но тут же стало трое.Когда еще один упал, зажимая распоротый живот, двое оставшихся получили простори сразу пошли на Олега с двух сторон. Опытные, закаленные, они знали свои силы,верили в удачу и наверняка умели брать могучего зверя с боков.

Олег прыгнул к правому, но тут же, не глядя, ударил мечомназад. Там легко парировали — удар знаком, но оба противника не ведали, чтопещерник знает нечто еще. Один осел на пол, пытаясь ощупать окровавленнымипальцами разрубленную голову, другой прыгнул, выставив меч. Это был не обрин —вместо плоского лица с выступающими широкими скулами на Олега смотрело смуглоечерноглазое лицо с хищным длинным носом и выпяченными губами. Лицо было узкое,как лезвие топора, даже одет противник был иначе: в просторный хитон, но мечоморудовал на удивление быстро и очень умело. Олег насел, стремясь покончить задва-три удара, ибо за дверью снова слышался топот множества ног.

Внезапно он услышал отчаянный девичий вскрик:

— Не убивай, это мой брат!

Олег успел повернуть меч плашмя, удар бросил обрина — иликто бы он ни был — на пол. Девушка кинулась к упавшему, переступив черезумирающих, упала на колени. Олег перебежал в другую комнату, сшиб всем телом подороге обрина, другого ударил о деревянную стену так, что затрясся весь терем,бегом пронесся через две светлицы и вдруг поразился наступившей тишине: далекиекрики и звон оружия не в счет, оказывается, не слышно стало двух старух, чтоневыносимо визжали все время.

Сметая всех на пути, он ворвался в огромную поварню. Дватучных мужика пыхтели возле котлов, третий с недоумением прислушивался котдаленным крикам, ржанию, звону железа. В двух огромных очагах жарко полыхалогонь, на широкой жаровне, раскаленной до вишневого цвета, яро светилиськрупные угли.