Охота на бабочку - Аркадий Трифонов

— У меня руки липкие, — сказала она вдруг охрипшим голосом. — Есть чем вытереть?

— Есть. Иди ко мне…

Она не сопротивлялась. Его руки были гораздо более ловкими и умелыми, чем у того десятиклассника из школьной раздевалки. И то, как эти руки умело ласкали ее, потом раздевали и ласкали опять, ей нравилось. Она ни о чем не жалела, потому что знала — сама давно хотела этого, только боялась себе признаться. Но теперь, когда это случилось, сделалась покорной и предоставила ему полную свободу действий.

И она опять кричала. Два раза. Первый раз, когда он вошел в нее и стало больно, второй — когда испытала это ощущение. Вернее, это уже потом, разбирая всю ситуацию до тонкостей, малейших деталей, она поняла, что это было. А в тот самый момент она просто почувствовала себя словно на седьмом небе.

Вначале он тоже ничего не понял, подумал, что это обычные женские штучки. Но потом все же почувствовал — что-то не так. Оттолкнул ее от себя, принялся шарить рукой по топчану. Затем поднес ладонь к глазам, пытаясь рассмотреть ее при тусклом свете заката, проникавшем в оранжерею.

— Ты… Ты что же это, в первый раз?.. — прошептал он, еще как бы не веря.

Она, закусив губу, кивнула не поднимая глаз.

— И раньше… никогда и ни с кем?..

— Никогда и ни с кем, — сказала она с вызовом. — Ты доволен?

— Доволен ли я?.. Ты что, дура, что ли?.. Почему сразу не сказала?

— А ты не спрашивал, вот и не сказала…

— О боже… — прошептал Макс. — Мне только этого не хватало!..

И тут новая догадка поразила его:

— Тебе сколько лет? — спросил он срывающимся голосом.

— Пятнадцать… будет этим летом. А что?

— Да ты хоть понимаешь, что произошло? — закричал он вне себя. — Ты же меня… без ножа зарезала! Убила наповал!

— Правда? А я думала, тебе было со мной хорошо… Ну, извини, если что не так…

— О, черт!

Макс отчаянно замотал головой, завыл, ударяя себя кулаками по щекам. Так они сидели какое-то время. Оба молчали. На дворе уже почти совсем стемнело, в оранжерее протянулись причудливые тени.

— Ну, что молчишь? — Она дотронулась до него рукой. — Что случилось, то случилось. Все равно теперь уже ничего не изменишь.

Макс закурил, постепенно успокаиваясь. И тут его вдруг осенило:

— Знаешь что… Я на тебе женюсь. Конечно, не сразу, подождем, когда ты станешь совершеннолетней. Или, я слыхал, есть такое положение в законе… нас могут зарегистрировать, потому что случай особый…

Насте стало вдруг очень смешно.

— Правильно. А куда ты денешься? — это она сказала нарочно, чувствуя теперь свое превосходство, да и хотелось немного его подразнить. — В тюрьму за развращение малолетних кому охота? Известно, что там с такими делают…

И, уже не сдерживая себя, она засмеялась в темноте.

— Да-а-а… — протянул Макс. — Далеко пойдешь… Наверное, загодя все рассчитала?

— Конечно. А ты разве только сейчас догадался?

Он вдруг вскочил, схватил ее за руку, потащил с топчана.

— А ну, вон отсюда! Чтобы духу твоего здесь не было!

— Мне больно, пусти!.. — вскрикнула она.

Но он уже не слушал:

— Вон! Убирайся!.. Да, я за все отвечу, в тюрьму сяду, но больше не хочу тебя здесь видеть! Выметайся к чертовой бабушке!..

Настя выдернула руку. Стояла, смотрела на него снизу вверх. Потом обняла за шею, прижалась к нему всем телом. Он замер. И невольно тоже обнял. Почувствовал, как она вся дрожит, и обнял сильнее. Так они постояли какое-то время, успокаиваясь.

Потом она чуть приподнялась на цыпочках и прошептала ему в самое ухо:

— Я сама этого очень хотела… И я никому ничего не скажу. Ни одной живой душе… Только сейчас не прогоняй меня.

Больше она его не видела. Просто не приходила к нему, а он не знал ни ее адреса, ни номера ее школы. Наверное, ей тогда было достаточно того, что это случилось один раз. Она боялась, что такое уже не повторится. А может быть, просто не хотела, чтобы из-за нее у него возникли неприятности. Летом он уехал, как и обещал. Она даже толком не успела запомнить, как его зовут. Имя Макс постепенно стерлось из памяти, запомнилась только кличка — Ботаник и то необычное, жутко-позорное и одновременно столь волнующее, сладостное чувство, от которого все начинает плыть перед глазами и кругом идет голова. И еще почему-то бабочка, трепыхавшаяся в лучах заходящего солнца на тусклом стекле теплицы…

Странно, но ей удалось сохранить это в тайне, не только от матери, но и от близких подруг. Хотя близких подруг, кому можно доверить свою тайну, у нее на тот период не было. А в ее жизни все оставалось по-прежнему…

«Будешь уметь варить борщ — муж любить будет!» — непременная фраза всех ее воспитательниц. По всему выходило, что кроме борща восхитить мужчину ей нечем… Но ей почему-то не очень хотелось варить борщ. Она часами сидела перед зеркалом и училась наносить макияж (о эти голубые тени и ленинградская тушь!). Тайком надевала мамины платья, туфли на высоких каблуках и важно прохаживалась по комнате, то и дело подворачивая ноги. Однажды, уже в выпускном классе, надушилась французскими духами. Классная учуяла запах и сказала, что, если подобное повторится, вызовет родителей… Лишь за одно это у нее было право, хоть в ту пору и бессознательно, ненавидеть «совковую» систему воспитания. Именно «совковую», хотя «совок» тоже закончился внезапно, распался, когда она еще училась в школе, и ее родной город стал частью другой страны. Но в голове у нее и в головах окружающих людей все оставалось по-прежнему. Вот только родители неожиданно состарились, отец потерял стабильную работу, и в семье с трудом сводили концы с концами…

Она окончила школу и уехала в Москву. Там для нее началась новая жизнь.

Нет, она ехала не к нему, не к Ботанику, пусть в глубине души и надеясь, что там может произойти их встреча.

Изначально у нее не было конкретной цели для поездки в столицу, кроме как вырваться из-под навязчивой опеки родителей и других воспитателей. Объявила всем, что едет поступать в институт, а сама, едва очутившись в большом и незнакомом городе, тут же пустилась во все тяжкие. Ей необходимо было самоутвердиться, и она делала это единственным понятным ей способом — нарушала запреты. Что и кому она доказывала? Никогда у нее не было такого количества случайных связей и безрассудных поступков. Не ради денег. Вернее, не только ради денег. Она отчаянно стремилась к независимости и взрослой жизни и была готова платить за это чем угодно…

Настя подала документы в Плешку, все более входивший в моду Плехановский институт. Подруги ей завидовали, а родители радовались: хорошую специальность получит их дочка, очень нужную по нынешним временам. Мысль о том, что любимое чадо может туда не поступить, отвергалась сразу — как же, одна из лучших учениц в школе, совсем чуть-чуть не дотянувшая до медали.