Охота на бабочку - Аркадий Трифонов

Через мгновение яркая вспышка взметнулась у них над головами, а за ней последовал страшной силы взрыв. Макс пригнул голову Насти к земле, сам упал сверху, прикрывая ее тело своим. На них обрушился целый водопад земли и срезанных веток соседних деревьев. Буквально в метре от себя Макс увидел, как прокатилось мимо горящее колесо их автомобили и с шипением упало в реку. Потом раздался еще один взрыв — это рванул в машине бензобак. И все стихло.

Они так и лежали какое-то время, оглушенные, присыпанные землей, не разжимая рук. А потом одновременно подняли головы и посмотрели друг на друга.

— Мы живы, Макс? — спросила Настя, выплевывая землю изо рта.

— Кажется, да… — он тряхнул головой, тоже освобождаясь от земли.

— А что это было?

— Взрывчатка. Мина такая, с секретом.

— А наша машина?

— Там, наверху. Догорает, наверное…

— Черт! Там же остались все мои вещи!.. Сумочка с деньгами, косметика… Абсолютно все! Даже трусы невозможно будет поменять в случае чего!..

— Бедняжка! А ты небось со страху описалась? Ничего, Настя, мы с тобой еще молоды, начнем с нуля. Как все миллионеры. Первое, что я сделаю, когда разбогатею, куплю тебе новые трусы…

— У-у, урод!.. Ненавижу!.. — Она заколотила своими кулачками по его голове и по плечам. — Зачем я только тебе доверилась?.. Зачем отдала этот ключ?.. Ты дерьмо, Макс! Ты полное дерьмо… Но я все равно тебя люблю!.. Не знаю, правда, за что…

Она упала ему на грудь и зарыдала, уже откровенно, не таясь.

— Ну, успокойся, — он погладил ее волосы. — Я ждал от тебя этих слов…

— Что ты дерьмо? — всхлипывая, она подняла голову.

— Нет, других. Что ты меня любишь.

— Это я погорячилась.

— Я тоже погорячился… Насчет ключа. Вот хрен он у меня получил, а не ключ!

Настя перестала всхлипывать и смотрела на него широко открытыми глазами, еще не веря. А он достал ключ и держал его перед ней на раскрытой ладони.

— Это… у тебя откуда?

— От верблюда!

— Нет, я серьезно… Этого не может быть!

— Может. Я ему всучил ключ от ячейки камеры хранения железнодорожного вокзала в Гамбурге. Там остались кое-какие мои старые вещи, я о них совсем забыл. Вот пусть он их теперь сдаст в химчистку.

— Макс, ты все-таки порядочная скотина! — сказала Настя, постепенно приходя в себя. — Почему мне сразу об этом не сказал, а стал с похоронным видом разыгрывать всю эту комедию с отъездом?

— Ну, я сам еще до конца не верил, что этот финт у меня пройдет. Хотел убедиться, что он не бросится нас догонять и не устроит нам маленькую аварию с двумя холодными трупами в салоне. Но про взрывчатку я не знал, честное пионерское!.. Он это здорово придумал! Сразу избавил нас от многих хлопот, связанных с переодеванием и игрой в прятки. Я готов ему аплодировать!..

— Выходит, те деньги теперь наши?

— Их надо еще получить, — напомнил он. — Не сразу, чуть переждем, пока все успокоится и в Москве эти фраера вставят в рамочку некролог с нашими именами.

Наверху послышался вой полицейской сирены.

— Мотаем отсюда! — Макс сразу сделался озабоченным и сменил тон. — Уносим ноги. Мертвецы не должны воскреснуть, не будем их разочаровывать…

— А знаешь, Макс, я тогда перепутала, — сказала Настя, когда они, обдирая руки, карабкались сквозь кусты на противоположный склон оврага.

— Что перепутала?

— Ну, то название. Я имела в виду не остров Пасхи, а Фиджи.

— Правда? Это в корне меняет дело, — ответил он серьезно. — Ты делаешь успехи в географии. На троечку с минусом уже сможешь потянуть…

…И спустя полгода. Где-то в экзотической стране.

Она загорала, совершенно обнаженная, в шезлонге на берегу океана. Над головой ярко светило солнце. Синие горы за ее спиной, покрытые дикой растительностью, своими вершинами упирались в такое же синее небо. Солнечные ванны сделали кожу молодой женщины равномерно смуглой и даже слегка позолотили ее. Брови, ресницы, рыжие волосы (она их недавно красила) и пушистый треугольный островок внизу живота были словно припудрены серебристым порошком. Вид и пейзаж, достойные кисти живописца. Или камеры фотохудожника — это уже как и кому больше нравится.

Она услышала шаги у себя за спиной. Кто-то подходил к ней сзади, невидимый, шлепая подошвами своей обуви по мокрому песку.

— Это ты, Макс?

Молчание.

— Макс, хватит. Я тебя слышу. И знаю, что это ты!..

Опять молчание.

— Так все-таки это ты или не ты?

— Глупый вопрос, — ответил он наконец. — А если я скажу, что это не я, ты мне поверишь?

— Конечно нет.

— Тогда зачем задаешь дурацкие вопросы?

— Чтобы получить не менее дурацкий ответ… Не смотри на меня так, я стесняюсь.

— Неужели?

— Честное слово… Ты пришел меня поцеловать?

— И не только. Я принес тебе подарок.

— Правда? — она приподнялась в шезлонге. — Дай взглянуть.

Он спрятал сверток за спину:

— Ты же меня стесняешься.

— Ради подарка я готова побороть стыд.

Тогда он отдал ей сверток, перетянутый алой ленточкой. Мучимая любопытством, она не стала возиться с этой ленточкой, а просто разорвала упаковку.

— Это что? — спросила она, разглядывая почти воздушный треугольный предмет. Ты принес мне… трусы!

— Я же обещал, — ответил он, скромно при этом потупив взор. — А обещания я привык выполнять. Меня так учили еще в школе…

— Как ты посмел!..

Она вскочила и, как была голая, бросилась на него. Он отпрыгнул в сторону, а потом побежал по кромке берега, в том месте, где ее лизала лениво набегавшая океанская волна. Она бежала за ним. Он давал ей себя догнать, даже коснуться кончиками пальцев, а потом опять убегал от нее, и она догоняла его снова.

Вдруг воздушное марево над ее головой преобразилось чудесным образом. Повалил снег, окутывая ее густым белым облаком. Она остановилась, подняла вверх лицо, подставила ладони. Белое облако повисло у нее над головой.

— Макс, гляди, снег! — закричала она радостно. — Прямо как у нас, в России. Там ведь сейчас зима… А тут снег среди лета, в самую жару, странно…

— Это не снег, — сказал он, подходя и обнимая ее за плечи.

— А что это?

— Ты разве не видишь? Это же бабочки!

Но она и сама уже это поняла. Бабочки кружились над их головами, присаживались на крышу дома, на деревья и другие экзотические растения, прятавшие в своей зелени этот дом, стоящий на берегу, — названия всех растений она так и не смогла запомнить — и, замерев на миг во влажном тугом воздухе, взмывали вверх и вновь устремлялись следом за женщиной и мужчиной, которые шли у самой воды, взявшись за руки, словно дети.