Охота на бабочку - Аркадий Трифонов

Видя, что Настя не двигается с места, он подошел к ней, развернул за плечи лицом к стене. Коленом левой ноги он проник между ее ногами и грубым движением заставил развести их в стороны.

Настя непроизвольно напряглась, она почувствовала его ладони на своей груди. Руки сержанта бесцеремонно ощупывали ее. Настя напряглась еще больше, потому что вдруг ощутила прикосновение его рук уже у себя под платьем. Он откровенно трогал ее, тяжело сопя и, очевидно, получая при этом удовольствие. Настя почувствовала, как краска стыда заливает ей лицо.

— Вы… вы не имеете права!.. — закричала она. — Немедленно прекратите!..

— Все в порядке, можете отойти от стены, — сказал он, с очевидным сожалением отрывая от нее руки.

Настя выпрямилась, обернулась. Смотрела, как сержант прошел к столу и что-то достал, нагнувшись, из нижнего ящика.

— Я должен доставить вас в наш штаб, — сказал он, вновь направляясь к ней. — В пути всякое может быть, поэтому я вынужден надеть на вас наручники.

Опять наручники!

— О, нет! Пожалуйста, не делайте этого! — взмолилась она.

Голос Насти задрожал, начал срываться, но разжалобить сержанта было невозможно. Ее тело в очередной раз напряглось, когда она почувствовала холодную сталь, охватившую запястья. Раздался сухой щелчок механизма блокировки.

Не говоря больше ни слова, сержант вывел ее из здания и через двор повел к джипу. При этом он не выпускал скованные запястья Насти из своих рук и по дороге держал их так высоко, так что ей пришлось идти в полусогнутом положении. Передвигаться так было ужасно неудобно, но еще ужаснее было осознавать свое унижение, ощущать на себе пронизывающие взгляды мужчин, находившихся в это время во дворе.

Сержант подвел Настю к автомобилю, одной рукой распахнул заднюю дверцу и втолкнул девушку на сиденье. Она скорее упала на него, чем села. Скованные за спиной руки не позволяли ей поправить платье. Оно высоко задралось, обнажив бедра и кружевные резинки для чулок. И это тоже было выставлено на всеобщее обозрение.

Сержант сел за руль, а рядом устроился другой мужчина, тоже в форме и, видимо, старший по званию, потому что сержант приветствовал его с явным почтением.

Машина тронулась. Они миновали селение и вновь выехали на безлюдную дорогу, петлявшую между лесистых холмов. Сидящие впереди мужчины громко беседовали между собой. По отдельным фразам и словам, которыми они обменивались, Настя могла догадаться, что речь шла о ней. Давор успел научить ее немного понимать по-хорватски.

— Ну как, что-нибудь нашел у нее? — спросил старший.

— Абсолютно ничего. Все осталось в машине и у того парня.

— А ты уверен, что как следует ее обыскал?

— Я ощупал ее с головы до ног! — усмехнулся сержант. — И, надо признаться, такая работа пришлась мне по вкусу!.. Я бы с удовольствием ее вообще раздел…

— Так в чем же дело? Что тебя остановило в таком случае?

Мужчины переглянулись. Сержант прижал джип к обочине и выключил мотор. Место было глухое и совершенно безлюдное. С двух сторон к дороге подступал лес. У Насти сжалось сердце. Она поняла, что все самое ужасное для нее только начинается… Сержант первым спрыгнул на землю и, неспешно обойдя джип, забрался к Насте на заднее сиденье, снял с нее наручники… И снова Насте пришлось пережить оскорбление, насилие, издевательство.

Через двадцать минут джип развернулся и уехал, скрывшись за поворотом. Настя осталась стоять одна на дороге, совершенно голая, только туфли каким-то чудом остались на ногах. Плечи ее мелко вздрагивали от слез и от холода. Куда ей теперь податься, без одежды, без документов, в стране, где нет ни одной знакомой живой души?

Вокруг, со всех сторон — только безмолвный, угрюмый лес.

…Ночью в горах опять стреляли. Эхо далеких выстрелов докатилось и до одинокого хутора крестьянина Мирко Шарича, затерявшегося в лесах. С вечера все семейство, наглухо закрыв в доме ставни и двери, расположилось на ночлег в большой комнате. Так можно было сэкономить тепло. Марта, жена хуторянина, теперь боялась затопить печь — вдруг дым из трубы заметят ночные люди и повадятся с визитом к ним в дом. От них можно ждать только плохого.

На рассвете набожная Марта проснулась первой и тихо молилась, прося Господа отвести беду от их хутора. Ее руки, загрубевшие в бесконечных стирках и приготовлениях пойла для скота, нервно перебирали черные четки, а увлажненные глаза то и дело устремлялись на висевшее в углу распятие.

Сам Мирко, крепкий, жилистый мужчина лет пятидесяти, тоже проснулся, но продолжал лежать в кровати, чутко прислушиваясь к тому, что происходило в горах, за лесом. Но там больше не стреляли. У подоконника ерзала на стуле тринадцатилетняя дочь Кристина, стараясь рассмотреть сквозь щель в ставнях то, что творится за окном. Под ее грузным, не по возрасту располневшим телом стул отчаянно поскрипывал, словно жаловался на свою невеселую участь.

Мирко какое-то время не без досады наблюдал за дочерью. Он понимал ее состояние. Живет здесь с родителями на отшибе, школу пришлось бросить этой осенью — далеко и опасно было ездить в ближайший городок. Сверстников рядом нет, никаких развлечений для девочки, только одна постылая работа по дому и в хлеву.

Мирко встал с кровати, подошел сзади к дочери и слегка шлепнул своей тяжелой, загрубелой ладонью по ее округлому боку:

— Чего там высматриваешь спозаранку?

— Там нимфа вышла из леса, — сказала Кристина, указывая на окно.

— Какая еще нимфа? — рассердился Мирко. — Что ты несешь?.. Лучше бы оделась и помогла матери накормить скотину.

— Самая настоящая, — не сдавалась дочь. — И совсем голая, как на рисунках в книжке. Можешь сам поглядеть, если мне не веришь…

Мирко прильнул лбом к холодному стеклу.

Щель между ставнями была совсем узкая, и поначалу он увидел только с детства знакомую поляну, раскинувшуюся перед домом, за изгородью. Туманный рассвет медленно проникал в лесную чащу за поляной. Постепенно начали проясняться контуры деревьев и кусты, а на самом краю леса маячил бледный силуэт. Приглядевшись, Мирко действительно различил в утреннем сумраке обнаженную женскую фигуру.

— Боже праведный!.. — Он осенил себя крестным знамением. — Что же такое творится в последнее время на белом свете?..

В этот момент он увидел, как женщина бессильно опустилась на землю.

— Может ей плохо? — забеспокоился Мирко. — Надо бы сходить, посмотреть…

— Ой, не ходи! — попыталась удержать его Марта. — Еще не известно, кто она такая. Беду накличешь на свою голову, да и на мою с дочкой заодно!..

Но Мирко уже не слушал ее. Накинув на плечи тулупчик, он вышел из дому и прямиком направился к лесу. На жухлой траве, покрытой утренним инеем, перед ним лежала девушка. Она действительно была совершенно голая, только туфли на ногах и православный крестик с медальоном на шее.