Последний бой Пересвета - Татьяна Беспалова

Тут-то и встрепенулся Вяхирь. Он вынырнул из толпы, окружавшей купца Аарона, словно сом из омута. Краем глаза Яков видел, как Тишила тянет из изгороди длинную жердину. Тянет-потянет, медленно, плавно. А на лезвии Погибели уж заиграли солнечные зайчики. Яков видел смятение степных воинов Сары-ходжи, в которых тоже летели стрелы. Затем примчались откуда-то, истошно вопя, неизвестные всадники, которые вроде как повиновались Аарону. Они нещадно секли людей Сары-ходжи.

Кто сражался? С кем? Против кого? А стрелы продолжали лететь, но никто не пытался искать стрелков, безумие охватило всех. Казалось, никто не разбирал, где друг, где враг. Якову приходилось уворачиваться от сабельных ударов, сечь самому, вертеться. В этой неразберихе появилась у него вдруг цель – оказаться поближе к товарищам, освободить, выручить, спасти. А Севастьян Бессребреник уже пробирался ползком прочь с места схватки, и Прохора с собой волок, но уж больно медленно они продвигались.

Погибель разила неотвратимо, секла мясо и кости, вспарывала одежды. Яков видел, как слетела с шеи голова татарина, видел его скуластое лицо, чёрные раскосые мёртвые глаза, видел окровавленный обрубок шеи, ощутил на лице тёплые капли. Прежде чем обезглавленное тело пало в белую пыль, Яков успел выхватить из ножен на поясе мертвеца кинжал. Прямое, узкое лезвие сверкнуло на солнце. Яков искал глазами Севастьяна с Прохором и не находил. Не видел, как испустил дух Прохор, и что теперь с обломком стрелы, торчащим из груди, лежит Прохор в пыли, затоптанный пронесшимся мимо конником. Севастьян, по-прежнему прикованный к мёртвому товарищу и чудом уцелевший, вернулся к Прохору и продолжил волочь его.

Вихрь схватки унёс Якова в сторону от толпы колодников туда, где размахивал длинной жердиной Вяхирь. Тот стоял плечом к плечу с генуэзским купцом, все семеро стражников которого полегли от белопёрых стрел или чужих мечей. Тибальдо уж потерял свою похожую на блин шапку с пером, из-под распоротого сабельным ударом камзола сверкал, отражая лучи яркого послеполуденного солнца, чеканный нагрудник. В руке Тибальдо сжимал обоюдоострый, лёгкий меч. Гранёный клинок был покрыт кровью. Сам же генуэзец казался цел и невредим.

Снеся полдюжины голов и распоров десяток халатов, Яков пробился к Вяхирю.

– С кем и против кого сражаемся? – прохрипел Яков.

– Ты сражаешься со мной, ряженный татарином московит! – задорно хохоча, отвечал Тибальдо на ломаном русском. – Я нанимаю тебя!

– Не можешь нанять, – зарычал, размахивая жердиной, Вяхирь. – Он – раб Мамаева витязя Челубея.

Вокруг ушкуйника в окровавленной пыли корчились поверженные противники. Сары-ходжа исчез куда-то с места побоища. Яков видел лишь окровавленный труп белого верблюда с пустым седлом. Наверное, кое-кто из колодников тоже сумел удрать, но большинство повалились в пыль, не сумев скрыться от беспорядочно разящих стрел. И Ивашка-поселянин, и Севастьян теперь неподвижно лежали рядом с Прохором.

– Все трое мертвы! – Вяхирь поворотил к Якову наглую рожу. – Может, и друг твой Тропарь – тоже! Сбежал он. Я сам его тут где-то приметил. Видать, хотел колодникам помочь, а началась свистопляска….

– Это еврей Аарон устроил, собака. Хочет разорить меня! – по-русски сказал Тибальдо и с досадой сплюнул в песок. – Лишил хороших рабов! Не может простить, что татарин имеет дело со мной, а не с ним.

Схватка закончилась так же внезапно, как началась. Огромный конь Челубея ворвался на торжище. Почти невидимый в клубах белесой пыли, он прокладывал себе дорогу в сторону Якова и Вяхиря, сминал закованной в броню грудью ряды степняков, рвал зубами тела их низкорослых коней, топтал ногами павших. Сам же Челубей, вооружённый все тем же огромным шестопёром, усердно опускал своё оружие на головы, на плечи, на спины, единым ударом разбивал щиты и так наконец добрался до цели.

– Чолубэ хоше имать мею раб! – гордо заявил Челубей, обращаясь к генуэзцу и указывая шестопёром на Якова и Вяхиря.

Тут, откуда ни возьмись, возник и Ястырь. Чёрно-бурая лисица ловко проскочила под брюхом Челубеева коня.

– Мой господин желает забрать своих рабов, московита Якова и тверича Тишилу, – пояснил он.

– Тошнилу и Яшилу хоше имати! – подтвердил Челубей.

Тибальдо сильно испугался. Испугался не на шутку и даже забыл, что может говорить с Челубеем по-татарски. Генуэзец говорил по-русски, как только что с Яковом и Тишилой:

– Если ты заберёшь их, меня убьют! Выведи меня из этого проклятого места туда, где находится моя стоянка, и я заплачу тебе. Хорошо заплачу.

Челубей кивнул и, велев всем троим прижаться к боку коня, начал прокладывать путь к краю загона. Татарин всё так же орудовал своим шестопёром – размеренно, с выражением смиренного усердия на лице, словно зерно цепом молотил. На краю загона за схваткой наблюдал почтенный Аарон. Смуглый горбоносый лик еле виднелся среди голов татарской охраны. Иудейский купец, бросив быстрый злой взгляд на Тибальдо, воздел руки, возгласил, обращаясь к Челубею по-татарски:

– Именем великого Мамая заклинаю тебя, о храбрый витязь, победитель многих! Прекрати кровавую бойню! Дай возможность почтенным купцам довершить начатые сделки!

«Что этот Аарон говорит? – удивился Яков. – Да разве Челубей всё это затеял? Это же самого Аарона дело, а теперь он хочет всю вину за погром на Челубея свалить?»

Черты тонкого лица купца изображали глубокую скорбь:

– Твоя брань, о Челубей, свершится завтра на рассвете. Состязание! Тебя ждет небывалая победа! Вся степь услышит о твоём подвиге, о доблестный Челубей! А сейчас смиренно прошу тебя – покинь это место.

– Не я эту брань начал, – важно произнёс Челубей на своём родном языке и больше не слушал купца.

* * *

Яков не помнил, как добрался до костерка Зубейды. Всю дорогу Ястырь рассказывал байки об обычаях степных купцов, об их необоримой алчности, которая часто приводит к дракам и к порче хорошего товара.

– Кровавую свару учинив, можно выгоду получить, – тявкал Ястырь. – Кто из колодников убит, кто убежал – как разобрать? Разве упомнит Тибальдо всех своих рабов в лицо? Вот потому-то тех, кто уцелел и убежал, Аарон может поймать и снова продать, как свой товар. С колодкой ведь далеко не убежишь. У Аарона свой расчёт. Продаст Тибальдовых невольников, и денег как раз достанет, чтоб заплатить наёмникам, которые смуту сеяли. Аарон не в убытке, а Тибальдо в убытке. Значит, Аарону выгода!

Пока Ястырь толковал про Аароновы расчёты, Яков не слушал его, а всё думал, что Тропарь где-то здесь, прячется среди кибиток. Сбежал из плена и теперь он, Никитка Тропарёв, потомок московских бояр – беглый раб. Зачем Никита не зовёт его, Якова, на подмогу? Почему не кажет глаз? Хоть на миг увидеть бы его всклокоченную бороду! Что делать дальше? Что предпринять? Кто даст совет? Кто подставит плечо в схватке?

Вдруг Яков заметил, что, пока он был на невольничьем рынке, на стоянке что-то изменилось, исчезло:

– А где конь Никитов? Где Рустэм?