Последний бой Пересвета - Татьяна Беспалова

– Уйди, оборотень! Дай мне суд над тварью продажной совершить! – рычал Яков. А Ястырь по знаку Челубея уж совал Яшке под ладонь рукоять тяжёлой камчи[55]. И Яков послушался, оставил Погибель в ножнах, принял камчу из рук в руки.

– Насуеви ипати еху, – посоветовал, одобрительно ухмыляясь, Челубей.

Камча свистела, подобно певчей пичуге. Часто-часто рассекала она ночной воздух. Витой шнур впивался в тело почти бесчувственного Вяхиря, заставляя содрогаться. Через прорехи полотняной рубахи сочилась кровь. Ястырь вертелся под ногами.

– Сгинь, нехристь! – прорычал Яков. – Не то и тебе насуеви ипати!

– О-ёё! – Челубей хохотал, обхватив руками своё огромное чрево.

Зубейда же смотрела на Якова исподлобья. Взгляд её сделался суров, влажные, мягкие губы сомкнулись в тонкую, твёрдую линию.

* * *

Солнце поднималось всё выше и начинало припекать спину. Яков, петляя между шатрами, обходя костры, кибитки, загоны, коновязи, кузни, двигался на закат, а направление узнавал не только по солнцу, но и по причудливой вершине мелового холма, белеющей на горизонте. Пахло жареным мясом, конским навозом, дымом и благовониями. Мычание, рёв, блеяние, звон металла слышались тут и там. Мимо сновали люди, собаки бросались под ноги, а иногда это были странные существа, чем-то похожие на Ястыря, одетые в невероятные одежды.

Ястырь крутился рядом, задумчиво бубнил что-то, а вокруг слышался многоголосый гомон, среди которого Яков слышал и русскую речь. Время от времени звонкие удары кузнечного молота сменялись звоном сабель. Схватки бывали коротки. Противники сходились; лезвия, шипя, влетали из ножен; булат сшибался с булатом, а после бывало, что алые капли орошали белую пыль под ногами у противников.

Яков и сам раза два принимался нащупывать правой рукой рукоять Погибели.

– Чего бояться? – ухмылялся Ястырь. – Сколько ни хлопочи – от судьбы не уйдёшь.

– На Москве даже в Масляную неделю столько народу не увидишь… – растерянно бормотал Яков. – И до смерти так запросто на улицах не режут. Ведь люди – не скот, а по образу Божию сотворённые существа…

Ястырь заговаривал с торгашами, облачёнными в дешёвые или дорогие халаты, беседовал со степняками, не слезавшими со своих мохнатых лошадок. Смуглые, невозмутимые лица этих всадников возвышались над толпой, а Яков, в этот раз пеший, глядя на них, думал, что напрасно не взял Ручейка, ведь в людском море, а если зазеваешься и не успеешь уступить дорогу такому всаднику, получишь хлёсткий удар плёткой по плечу или спине.

Повстречался Якову с Ястырём и мурза, сопровождаемый свитой. Смуглолицый, дородный, восседал мурза между горбов белого, покрытого узорчатой попоной верблюда. В высокой островерхой шапке, шёлковом халате, с кинжалом в изукрашенных ножнах на атласной перевязи, смотрел этот татарин вдаль, поверх голов, щурил глаза, и без того узкие, поглаживал бородку. Мурзу сопровождали всадники, все верхом на вороных конях. Сбруя и доспехи сверкали, будто серебряные. Юшманы[56] и шлемы украшала чеканка. На шлемах красовались султаны из конского волоса.

Появлению мурзы предшествовало появление барабанщиков и трубачей. При первом звуке труб Ястырь упал на колени в белую пыль, распростёрся лицом вниз.

– Склонись, – бормотал он, дергая Якова за полу кафтана.

Яков увидел, что люди вокруг поступили подобно Ястырю, поэтому повиновался и, глотая пыль, рассматривал копыта коней, силился понять, о чём говорят всадники свиты, но не понимал ни слова. Наконец, когда пышная процессия проследовала своей дорогой, стало возможным подняться и отряхнуться.

– Это Сары-ходжа, важный вельможа, – пояснил Ястырь. – Его владения расположены выше по течению Дона. Мы миновали их.

Яков понял, что Ястырь ведет его к краю торжища.

– Там невольничий рынок, – обернувшись, пояснил Ястырь.

* * *

Они подошли к огромному загону, окружённому изгородью из жердей. В загоне виднелись большие деревянные клетки с часто поставленными прутьями, а рядом бродили вооруженные люди. В темноте клеток Яков заметил неясные очертания человеческих фигур.

В центре загона стояла большая четырёхколёсная повозка, судя по всему, служившая помостом. Вокруг неё толпились люди. Яков заметил странного человека в приплюснутой, словно блин, шапке с большим пером, узких штанах и бархатном кафтане. Незнакомец был безоружен, если не считать длинного кинжала в богато украшенных ножнах. Зато охранники этого человека облачились в полный доспех, держали в руках щиты и длинные копья. На поясе у каждого воина висел меч. Яков насчитал семерых. Они окружали своего господина и его крытые носилки с шёлковыми занавесями.

Не обращая внимания на возражения Ястыря, Яков перемахнул через изгородь, заглянул в первую же клетку. Засматривая в щель между прутьями, Яков зажал рот и нос ладонью, не в силах выносить одуряющий смрад человеческих испражнений. Неясные тени оказались измождёнными, одетыми в лохмотья детьми. Дети сидели, стояли, лежали. Некоторые из них были всё же кое-как одеты и даже обуты, другие – почти полностью обнажены и дрожали от холода, поэтому сбивались в кучки и, подобно щенками, пытаясь согреться, плотнее прижавшись друг к другу. Двое в этой клетке лежали по одному: первый – сжавшись в тугой комочек, а другой – вытянувшись стрункой. Трупы.

За пленниками присматривала женщина – остролицая и темноглазая, в длинных тёмных просторных одеяниях. Она ходила по загону, таская с собой кувшин воды. Подобно Якову, увидев два трупика, она вздохнула, поставила кувшин и позвала охранника, чтоб отпёр клетку. После этого в полном спокойствии выволокла трупики наружу – сначала один, затем второй.

– Прошлой зимой пало много скота, – Ястырь следом за Яковом пробрался за изгородь и встал рядом. – В степи голодно и кочевники продают своих детей перекупщикам-иудеям.

– Как же так, продают? – изумился Яков. – Собственных детей?

– Одного продадут – остальные выживут, – пояснил Ястырь. – По-другому – не жить.

Между тем в центре загона начался торг. Явился важный господин, высокорослый и с горделивой осанкой. Он был в длинных многослойных одеждах: рубаха льняная, поверх неё ещё одна лиловая шерстяная, препоясанная дорогим кожаным поясом, а на плечах простой серый плащ из шерстяной ткани. Слегка тронутые сединой кудри прикрывал капюшон. Нос был с горбинкой. Губы дутые.

Неподалеку от важного господина вертелся Вяхирь. Ушкуйник сбросил драную, иссечённую накануне камчой рубаху и обрядился в новую, а поверх надел кафтан из хорошего сукна, но рваный и явно с чужого плеча. На ногах Тишилы были новые обмотки и остроносые чувяки. Он перепоясался мечом, а рядом с ножнами на поясе видел увесистый матерчатый мешочек. Неужто промыслил воровством?