Умри или исчезни! - Андрей Дашков

То, что Макс уходил последним, он воспринял, как подтверждение своей дурной кармы. Он выбросил наружу сумку с оружием и продрался сквозь отверстие, зная, как нехорошо иногда шутит судьба. Мысль о раздавленных ногах была такой четкой, а боль такой реальной, что Голиков на мгновение испугался силы собственного воображения, которое могло превратить возможность в реальность.

Вместе с остальными он отбежал подальше от рушившегося здания, бессознательно фиксируя в памяти подробности происходящего. Сверху сыпался дождь из осколков стекла и камня. У Ирины была порезана спина и голова. Кровь стекала из руки Клейна на его кейс. Как ходил Девятаев, вообще казалось загадкой. Брюки облепили его чудовищно распухшие ноги…

Правильная форма пирамиды была нарушена. Теперь она превратилась в усеченную гору, которая медленно оседала, уничтожая пустоты внутри себя. Воздух жидкой лужей дрожал между неподвижными горами. Неподвижными?!

Почва под ногами продолжала содрогаться. Голиков сомневался, что естественное землетрясение может быть так идеально локализовано. Расширяющиеся трещины расползались из-под фундамента отеля, словно щупальца осьминога. Глубокие провалы соединили бассейны с морем; по дну вновь образовавшихся каньонов помчалась кипящая вода. На том месте, где раньше находился док, сдвинувшиеся пласты с жутким скрежетом выдавливали на поверхность бетонное крошево; расколовшиеся плиты ощетинились арматурой; яхта была расплющена в одно мгновение, как пивная банка.

Потеряв равновесие. Макс упал на раскаленный асфальт. Он до крови ободрал локти, защищая от удара ребенка. С какой-то нелепой и явно запоздалой радостью он заметил, что мальчик открыл глаза. В них отразилось небо и яркое пятно солнца. Они смотрели на слепящий круг, не мигая… Что он «видел» теперь, этот очарованный странник? Приближающуюся смерть или путь к спасению? Какая тайна открылась ему во внутреннем мраке?..

Руки пилота вырвали у Голикова его ношу. Макс с трудом поднялся на ноги. Через секунду он уже видел широкую спину Девятаева, бежавшего в сторону взлетно-посадочной полосы. Что-то нехорошее было в этом, хотя Макс не мог сказать, что именно. Просто у него появилось одно из тех предчувствий, которые иногда оказываются верными… Клейн тоже бежал за пилотом, но заметно отставал от этой тренированной сволочи.

«Почему ты назвал его сволочью?» Макс понял, что происходит непоправимое. Он снова испытал то же ощущение, которое недавно посетило его в парке… чужое ощущение. Слепец излучал его в окружающий мрак. Голиков дико заорал и рванулся вслед за пилотом. Он не бегал так никогда в жизни. Груда огнестрельного металлолома колотила его по бедрам, и все же ему было легче, чем Девятаеву, державшему ребенка перед собой.

Ирина бежала за ним, уже ничего не соображая и просто подчиняясь стадному инстинкту. Все это напоминало дурацкий и неестественный фильм о бессмысленном побеге из тюрьмы, особенно, когда стало ясно, что они бегут к самолетной стоянке.

При новом толчке у пилота подвернулась нога, и он упал, едва не свалившись в полуметровую трещину. Солнцезащитные очки хрустнули под его локтем. Мальчишка откатился в сторону, и на мгновение Максу показалось, что тот мертв. Потом он увидел, что раненый пытается встать на четвереньки; его руки бессильно скребли по траве…

Максим обогнал задыхающегося Клейна и почти настиг Девятаева, но тот опередил его, снова подхватил ребенка и, прихрамывая, побежал дальше. Их разделяло не больше десяти шагов. Только теперь Макс заметил, что его личный пилот бежит как-то странно. Девятаев явно растолстел со времени их последнего совместного перелета. Впрочем, «растолстел» – это не то слово. Скорее, его фигура стала похожей на фигуру беременной женщины…

Самолет вдруг оказался неожиданно близко. К сверкающему серебром фюзеляжу были присоединены разъемы шлангов и кабелей. Взлетно-посадочная полоса пролегла во впадине между горами – последняя открытая дорога в небеса.

Но Макс уже плохо видел. Кроваво-черные тени скользили перед глазами, воздух раздирал глотку и легкие… Он догнал пилота, однако в течение нескольких секунд не мог даже говорить. Тот остался невозмутимым и отдал ему мальчика возле трапа, как будто они вместе проделали нечто само собой разумеющееся.

Сзади раздалось тяжелое прерывистое дыхание Клейна. Можно было не сомневаться в том, что масон тоже почуял неладное. Во всяком случае, в руке у него был «маузер», и никому из троих это не показалось странным.

Девятаев открыл люк и пробрался в кабину. Макс с Клейном втащили мальчика в пассажирский салон, положили поперек кресел, и масон сел за ним, не выпуская пистолета из рук. Отставшей девушке оставалось пробежать до самолета еще метров сорок. Макс начал выдергивать из гнезд кабели аэродромного питания.

– Черт с ними! – заорал Девятаев через стекло. – Закрывай люк!

Голиков увидел, как образуются пока еще мелкие трещины в бетоне. Самолет ощутимо трясло. Раздался пронзительный свист – Девятаев запускал оба двигателя. Ира свалилась возле самого трапа, и Макс, ломая ногти, помог ей забраться в салон. От внезапного рева заложило уши. Лежа на полу, он из последних сил ударил ногами по трапу и вытолкнул его наружу. Самолет рванулся к рулежке, уволакивая за собой неотсоединенные кабели. Через секунду их вырвало с хрустом, утонувшим в оглушительном свисте турбин.

– Закрой этот проклятый люк! – Крикнул Макс Ирине, сомневаясь, что она может его услышать. Слава Богу, она прочла по губам. Сил у нее хватило только на то, чтобы навалиться на люк всем телом. Потом подполз Голиков, и вместе они закрыли люк до конца. Сразу стало полегче – стих рев, выворачивавший внутренности наизнанку. Макс, шатаясь, встал на ноги и повернул ручку замка.

* * *

Самолет выруливал на полосу, но, похоже, поздновато. Бетонка была исчерчена густой паутиной трещин, а самый большой провал, расколовший ее надвое, как разделительная линия, уже достигал в ширину метра…

Макс обреченно смотрел в иллюминатор на то, что осталось от его отеля. Из бесформенной груды бетона бил тридцатиметровый факел горящего газа. Седой дым заволакивал место катастрофы. Кое-где еще падали деревья и фермы аттракционов. Картинка стремительно уменьшалась и вскоре превратилась в грязное пятно развалин на фоне желто-зеленого берега, окаймленного бело-синей лентой прибоя.

«Ан-58» разгонялся по краю полосы. Его трясло все сильнее. При скорости свыше ста двадцати километров в час даже небольшие трещины стали опасными для шасси. Удары следовали один за другим.

Девятаев видел то, чего не видели сидящие в салоне, и завидовал им. В нем гнездился не только ужас младенца, но и страх взрослого мужчины, сопровождаемый истеричной работой воображения. Ему приходилось быть свидетелем того, как самолет вспыхивает огненным болидом, и он еще очень хорошо помнил, что осталось от двух летчиков после неудачной посадки на авианосец. Сейчас он сам пытался взлететь с полосы, подвижной, как корабельная палуба во время шторма.

Провал в бетоне приближался. Сворачивать было некуда, да и невозможно. Левое шасси оказалось в воздухе. Затаив дыхание, Девятаев ждал, удержится ли самолет в воздухе. Через секунду его резко потянуло влево…