Умри или исчезни! - Андрей Дашков

Запах вползал в ноздри. Запах, который присутствовал все время, но теперь к ней возвращалось нормальное человеческое восприятие. Макс наклонился над девушкой, и ей показалось, что это его рука проникла в ее глотку, протиснулась по пищеводу, безжалостно зацепила ногтями желудок и потянула наружу вместе с наполовину переваренной пищей…

Она пережила сильнейшее унижение – голая, испачканная собственной влагой и слизью трупа, – пока прибежавшие на звуки выстрелов Клейн и Девятаев пялились на нее. Даже Макс скривил свою породистую рожу, когда вытаскивал ее за руку из кабины.

Было бледное раннее утро, и весь мир, в котором живые плясали на костях умерших, с ужасом и омерзением взирал на оскверненную женщину…

Она вошла в море, и ей хотелось, чтобы соль разъела ее до костей, смыла яд, запах и слизь, но ощущение чистоты не приходило, потому что теперь она знала о каждой мертвой клетке своего тела. Неуничтожимый агент смерти поселился в ней, и она молилась, чтобы незавершенный ритуал инициации не превратил ее в убийцу своего любовника.

– Мне кажется, я никогда не смою с себя это, – сказала она Максу. Он стоял с нею под душем, и впервые, как заметила она с дрожью, ее нагота внушала ему отвращение.

– Ну как, детки, набегались? – спросил масон за два часа до первого подземного толчка. – Что еще должно произойти, чтобы вы начали слушать старого папашу Клейна?

И на этот раз он выбрал неудачный тон. Ему не очень подходила роль умудренного жизнью пройдохи, но, по-видимому, его это мало беспокоило. Он был ходячим театром одного актера. Всем остальным Клейн более или менее удачно навязывал ту манеру поведения, которую считал оптимальной на данный момент. Угроза смерти была его самым неотразимым аргументом.

Макс присосался к добытой в баре отеля бутылке «бурбона» и слушал адвоката вполуха. Ира пока держалась, не касаясь ни шприца, ни коробочки со «снежком». У нее начиналась одна из периодических депрессий, связанных, возможно, с фазами луны. Это было лишь ее беспочвенное предположение; в глубине души она догадывалась, что официальным диагнозом оказался бы маниакально-депрессивный психоз.

Девятаев проявил неожиданную инициативу, вызвавшись убрать останки утопленницы и сторожа (ни Голиков, ни Клейн не стали искать тело Брыля). Работа была крайне неприятная… К тому времени, когда Антон закончил, в коридоре пахло так, будто где-то поблизости разлагался косяк протухшей рыбы. Макс предложил Ирен сменить номер, на что та немедленно согласилась. Впрочем, новая спальня им уже не понадобилась…

Теперь они сидели в небольшом концертном зале отеля, слушая «Stabat Mater»[16]Перголези. Клейн заявил, что благородная музыка успокаивает. Может быть, его она и успокаивала… Масон даже перенес в зал мальчика, до сих пор не пришедшего в сознание, усадил того в кресло и придал ему не самую удобную для раненого позу. Голоса скорбных хоров витали над ним, словно происходило отпевание.

Ира облегченно вздохнула, когда наступила тишина. Говорить было не о чем; оставалось пить, как Макс, или подыхать от скуки. Клейн снова пристегнул кейс к своему запястью. Голиков понимал, что это означает. Ему также стало ясно, почему масон вдруг решил послушать музыку, – из зала имелся отдельный пожарный выход.

Когда нежно и мелодично Зазвенели люстры, Савеловой показалось, что начинается одно из ее «путешествий», только на этот раз без всякой внешней химии. Она ждала характерного момента, после которого, звуки становились ватными, а из-под сердца исчезал давящий кулак тоски.

Она даже немного удивилась тому, что ничего не меняется, оставаясь плоским, сумрачным, бесцветным. Клейн вскочил на ноги и начал сосредоточенно прислушиваться к чему-то. Ирину захлестнула тревога, которая уже давно сводила Голикова с ума…

Второй толчок был гораздо сильнее первого. При сотрясении горлышко бутылки стукнуло Макса по зубам. Он отбросил ее и увидел, как покачнулся Клейн и рухнула на пол стеклянная стойка с компакт-дисками, сложившись, будто карточный домик. После этого толчки следовали один за другим в подозрительно неизменном ритме…

Животный страх погнал людей наружу. Полупьяный Макс, уже отягощенный сумкой с оружием, схватил ребенка на руки. В дверях зала возникла фигура Девятаева, который до этого спал в своем номере.

Адвокат крикнул ему что-то, но Максим не расслышал его из-за громкого звука, с которым раскололась железобетонная плита над сценой. Клейн поморщился от боли и замолк. Пол вздрагивал под ногами так, что можно было откусить себе язык. В наружной стене образовалась трещина, похожая на голубую змею, – путь к свободе превратился в щель шириной не больше ладони.

Сквозь нее хлынул солнечный свет, мутнея в столбах пыли.

Масон и пилот были уже возле пожарного выхода и пытались открыть дверь, которую заклинило при смещении перекрытия. В концертном зале не было окон, и убежище превратилось в каменную западню.

Макс стоял у стены, глядя, как на лицо мальчика сыпется бетонная крошка. Ира прижималась к нему, охваченная сильнейшей паникой. Она не понимала, почему они не бегут на поиски какого-нибудь другого выхода из отеля. Но стометровый коридор к тому времени уже был завален в двух местах…

Девятаев методично колотил по двери ногой. Она понемногу поддавалась, приоткрываясь после каждого удара примерно на сантиметр. Секунды растягивались в минуты и часы…

Одна из люстр сорвалась с крюка и тяжело осела, как миниатюрный купол взорванного собора. Почти сразу же людей потряс еще один удар, и раздался грохот, от которого заложило уши. Это рухнула в шахту оборвавшаяся кабина скоростного лифта.

Макс молился, чтобы выдержало перекрытие. Звуки разрушений слились в непрерывный низкий гул. Провалилась крыша императорского люкса, похоронив под собой уникальную мебель, стоимость которой на аукционах оценивалась числами с пятью нулями, и несколько подлинников импрессионистов, вообще не имевших цены. Спутниковая антенна медленно скатывалась по юго-восточной грани пирамиды, оставляя за собой сверкающую реку разбитых солнечных батарей.

Дверь приоткрылась настолько, что в проем мог бы протиснуться ребенок, но мальчик бесчувственным трупом лежал у Макса на руках. Прошло еще пять или шесть секунд, укорачивающих жизнь на несколько лет…

Девятаев бил в дверь со звериным отчаянием, не замечая боли и того, что на его брюках проступают пятна крови. Если бы это могло помочь, он без колебаний использовал бы в качестве тарана собственную голову.

Существо, сидевшее внутри, панически и беззвучно кричало, требуя безопасности и свободы. Оно терзало тело-носитель изнутри, пока то сражалось с дверью, проявляя нечеловеческую настойчивость.

И оно добилось своего. Между каменными краями ловушки образовался проход шириной около сорока сантиметров. Клейн и тут не утратил галантности, вытолкнув Ирину наружу первой. За нею с трудом протиснулся пилот. Масон скользнул в щель с ловкостью опытного спелеолога и принял из рук Максима мальчишку.