Скверна - Сергей Малицкий

– Сейчас увидите, – вздохнула женщина и махнула рукой, приглашая следовать за нею.

За домом обнаружилось высокое, хотя и небольшое каменное строение. Непонятно, почему оно было поднято на каменные же столбы, узкие окна, что не просунуть и руку, сверкали цветными витражами, из трубы над крышей в эту жаркую летнюю пору шел дым, а по расположенному под строением желобу, скатывалась, исходя паром, вода. С веселым визгом по выкованным из хорошего железа ступеням скатились сразу три девчонки-дакитки – от самой маленькой до почти ровесницы Камы, не забыв при этом поклониться незнакомкам, а вслед за ними из-за низкой двери показалась голова, а затем и все остальное, принадлежащее кузнецу.

– Уж не знаю, ко времени ли сложил голову Хаустус, – сказал Касасам, прикрывая за собой дверь, – но вы попали ко мне в самое время. Хотя девчонок своих еле выгнал. Часик вас устроит?

– Вполне, – решительно заявила Эсокса и кивнула спутнице. – Пошли, первая радость за последние два месяца.

– В чем радость-то? – не поняла Кама, поднимаясь вслед за дакиткой по ступеням и ловя лицом выбивающийся из низкого дверного проема жар.

– Не объяснишь, – ответила Эсокса. – Это надо пробовать. Дакитская баня – это дакитская баня. Даже в Дакките редкость!

Следующий час начался с испуга, продолжился удивлением, а еще через недолгое время – блаженством, которое с каждой минутой становилось все глубже и глубже, пока не перемешалось с той самой усталостью, что желанна так же, как пустой кубок в виду полной бутыли замечательного вина и неутолимой жажды. За жаркой комнаткой, где пришлось наполнить скарбом и одеждой две корзины, таилась еще одна. Дальняя стена ее поднималась почти к потолку широкими деревянными ступенями, справа стояли пузатые дубовые бочки с водой. Напротив пыжилась накрытая стальной вытяжкой кованая жаровня, наполненная не только раскаленными углями, но и то ли каменными, то ли чугунными чушками, а сразу за ней лоснился черными боками здоровенный котел. И всюду висели ковши и ковшички, пучки трав и глиняные амулеты, а падающий из узких окон свет наполнял непривычную обстановку цветными сполохами. Жилистая и гибкая, словно дикая кошка, Эсокса подхватила деревянную кадушку, дернула за деревянное яблоко, висевшее возле жаровни на цепи, и подставила посудинку под льющийся чуть ли не с потолка поток кипятка. Затем утопила ковш в одной из бочек, глотнула, зажмурилась от удовольствия и плеснула ледяной воды на раскаленные камни! Кама вздрогнула, отпрянула к ступеням и тут же присела. Пар, поднявшийся от жаровни, взлетел к потолку, покрыл его мутным слоем и начал медленно спускаться по стенам. Кама смахнула со лба пробивший ее пот, тут же поняла, что такими же каплями пота покрыто все ее тело, провела ладонью по плечу, почувствовала скатывающуюся в комки дорожную грязь и посмотрела на подходившую к ней Эсоксу, вооружившуюся веником, связанным из голубоватой степной травы.

– Конечно, – прошептала Эсокса, – конечно же, не такой ценой, но сюда следовало прибыть только ради этих минут.

– Кузнец дал нам час! – вспомнила Кама.

– Нам хватит, – улыбнулась Эсокса. – А ведь ты и в самом деле красавица. Дух захватывает. Эх, будь я парнем… Ладно. Ложись на живот. Для начала на нижнюю полку.

– Зачем? – не поняла Кама.

– Сейчас узнаешь, – пообещала Эсокса.

Они вывалились из даккитской бани, едва не вымывшись без остатка. Во всяком случае, так казалось самой Каме. Еще немного, еще самую малость, еще чуть-чуть, и она была готова исчезнуть, раствориться, смыться вместе с мыльной водой в отверстие в каменном, прикрытом деревянными решетками полу. И уже натягивая на себя в банной прихожей, теперь казавшейся ей прохладной, принесенное младшей дочерью кузнеца платье и вставляя ноги в короткие мягкие валенцы, Кама вполуха слушала рассказ о том, что все в этой бане имеет значение, и даже каменные столбы служат тому, чтобы опасный угарный запах не убил неопытного мойщика, а стекал вместе с грязной водой в арык. А потом они с Эсоксой оказались вместе с корзинами, в которых уже не было их одежды, в просторной комнате. Пол этой комнаты застилали домотканые половики, которые были бы обычными в любой лаписской избе. На двух низких, но светлых окнах висели белые занавеси. На стенах размещалось оружие, но ничего нового или хотя бы относительно сохранившегося Кама не разглядела. Ей даже показалось, что она видит добычу с места давнего сражения. Куски клинков, эфесы, обломанные топоры, наконечники копий с засевшими в них расщепленными древками, съеденные ржавчиной кинжалы, пробитые щиты или доспехи. Посередине комнаты имелся круглый стол и табуреты, на одном из которых сидел Касасам.

– Разувайтесь, – предложил он принцессам. – Ужинать будем во дворе, тогда и валенцы пригодятся. А в доме лучше ходить босым. Пусть ноги дышат. Садитесь. Будем говорить.

Они сели напротив кузнеца, и Кама, приглядевшись к его лицу, вдруг подумала, что ведь ни единой своей чертой он не напоминал не только волка, но и зверя вообще. И если всякий дакит отличался от человека чуть увеличенными клыками и слегка выделенными скулами, то и несколько подобных черт в лице даку лишь создавали ощущение чего-то звериного, чего на самом деле при ближайшем рассмотрении не было. Слегка, самую малость суженный у, наоборот, расширенных бровей и чуть скошенный назад лоб, но крепкий, свойственный вирам затылок. Чуть сгорбленный нос, чуть выделенные скулы, мощная нижняя челюсть, скругленный к мускулистой шее подбородок. Чистая кожа, ровная линия волос, которые расположены именно там, где и у каждого человека – надо лбом, над ушами, по линии шеи со спины. «Интересно, – только теперь подумала Кама, – а ведь, судя по коже, даку, так же как дакиты, не бреют подбородок! Сор Сойга, во всяком случае, обходился без этого обряда. Откуда же это ощущение звериной морды, если вот так, вблизи, нет даже ее следа? И откуда эти рассказы, что у даку вся морда и все тело покрыто шерстью?»

– А так? – повернулся в профиль Касасам и рассмеялся в ответ на смущение принцессы. – Ничего страшного. Смотрите, привыкайте. Когда привыкнете, однажды обнаружите, что даку от дакитов почти неотличимы. Разве только шириной плеч. Но никто никогда не спутает даку и дакита. Смотрите. Только погладить не дам, все-таки я не пес и не волк.

– И не собиралась, – поджала губы Эсокса. – Как будто я не видела даку раньше…

– А я вот принцесс вблизи никогда не видел, – признался Касасам. – И уж тем более сразу двух. Рассказывайте, что случилось?

Принцессы переглянулись, и говорить стала Кама. Странным образом она начала издалека, с выезда из Лаписа, с белого ворона, распятого на воротах. Почему-то ей казалось, что кузнецу надо рассказать все. Разве только о камне, проникшем в ее нутро, Кама умолчала. Да и не стала расписывать свои мечты относительно Рубидуса Фортитера. За Камой повествование продолжила Эсокса. Она была еще скупее в подробностях, но не упустила из произошедшего почти ничего. Умолчала лишь о происшествии с Фамесом. Но Касасам кивал, как будто слышал и то, о чем ему не посчитали возможным сообщить. Когда рассказ закончился, за окном смеркалось, и Кама поняла, почему в середине дня Касасам упомянул ужин, а не обед.