Убийство по-французски - Мартин О'Брайен

Четвертая фигура, мишень. Притаившись в темноте, словно зверь, вынюхивающий хищников, он посмотрел в одну, потом в другую сторону, прежде чем выйти на свет. По словам Карно, он живет в шести кварталах отсюда на первом этаже в переулке у Репюблик. У него нет ни машины, ни велосипеда, и он никогда не ездит на автобусе. Они наблюдали, когда он проходит мимо — голова опущена, руки в карманах, — держась ближе к освещенным витринам магазинов на противоположной стороне улицы. Быстро, уверенно, незаметно. Кушо довернул боковое зеркало. Только отведи от него взгляд, и он исчезнет.

Кушо такой же. Кушо мог избавиться от кого угодно. Это был один из его многочисленных талантов. Он двигался по городу, днем или ночью, невидимый, молчаливый, как кошка. Сделает работу и исчезнет, словно его никогда и не было в том месте. Он тренировался, конечно. Для разминки. Все время. Клинок нужно затачивать. Как сегодня в полдень, после того как отвез тех мальчишек назад в город, когда он припарковал машину и позвонил в Галери-Самаритэн. Просто прошелся — кончики пальцев закололо — и увидел свой шанс. Зажигалка на бархатной подушечке на прилавке, пока покупатель указывал на другую модель, а продавец полез ее доставать. Они так и не заметили, что он стоит рядом, ожидая момента. Могло показаться, что они сговорились, покупатель и он, настолько все было слаженно. Идеальный момент. Групповая работа.

Однако Кушо никогда не работал с напарниками. Кушо работал только в одиночку. Этот урок он усвоил давным-давно.

Потом, в том же самом магазине — не прошло и тридцати секунд как он ощутил в кармане тяжесть зажигалки, — впереди показалась открытая сумочка, болтающаяся на руке. Непростой вариант, но слишком заманчивый, чтобы перед ним устоять. Легкое ускорение, протискивание через толпу покупателей у дверей — пальцы словно стрелка от дартс, — один молниеносный нырок внутрь... И в его кармане оказался кожаный бумажник неосторожной дамы, набитый кредитками и купюрами. Позднее он вытащит деньги и избавится от бумажника. А жаль. Неплохо бы его оставить, поскольку кожа хранила ее запах, теплый, томительный, интимный. Но наличность компенсировала потерю — чуть меньше трех тысяч франков. Всего за пять секунд. Вот это он и называл работой.

Кушо мог еще украсть струны для гитары, туго скрученные в своих прозрачных пакетиках на стенде в музыкальном магазине «Саша», но не стал этого делать. Он заплатил, подождал, пока продавщица уложит все в пакет, даст ему сдачу, затем ушел. Он ни разу не посмотрел на нее, ни разу не позволил продавщице запомнить свое лицо. Тренировка, вот что это. Каждый день разными способами совершенствуешь мастерство.

Конечно, он не мог не чувствовать себя виноватым. Так было всегда. Но Кушо знал, как смягчить боль, и через пять минут после выхода из «Саша» проскользнул через обитые фетром двери базилики «Гран-Карм». Не такая чистая и строгая, как церковь в Касисе, и не такая темная, как «Реформе» на вершине Канабьер, но все-таки умиротворяющее и успокаивающее место. Подержав пальцы в святой воде, он двинулся по проходу и сел. Было еще слишком рано для исповеди, поэтому он встал на колени на скамейке впереди и приступил к своим молитвам, просьбам и обещаниям.

Потом он поехал домой, чтобы приготовиться, и сразу после десяти часов нашел эту парковку на Тамасен, одна из гитарных струн, которые он приобрел в «Саша», лежала рядом с ним на пассажирском сиденье.

Ему понадобился час, чтобы сделать все как надо: намотать изоленту на концах никелированной струны «до», сложить вдвое, чтобы сделать толще, затем намотать еще слой — ручки. Довольный своей работой, он порепетировал движения перед зеркалом, глядя, как напрягаются мышцы на груди, когда он поднимает удавку, скрещивает руки — правая над левой — и затягивает петлю. Сначала медленно, потом быстрее, вырабатывая ритм, пятьдесят, шестьдесят раз, размягчая упругую петлю, приучая руки к движениям.

Для работы, которую он задумал, очень важен захлест. Если удастся изначально набросить проволочную петлю, можно сразу тянуть в стороны, влево и вправо, удерживая жертву в вертикальном положении. Если петля не получится, придется тянуть назад и вниз, что означает возможность потери равновесия, и добыча может вывернуться и дотянуться до вас. Но, оказавшись в петле, она ничего не может сделать — пятьдесят секунд, и обмякает. Еще тридцать — и все закончено. Но только если пользуешься струной «до», знал Кушо, — толстой. Другие струны слишком тонки, имеют обыкновение рваться, и тогда все может пойти кувырком.

Свет в витринах погас, но Кушо не отрывал взгляда от входа в задний двор «Молино». Пятеро служащих уже вышли, но все они повернули налево. Дуасно пойдет направо по Тама-сен-авеню, домой. Как всегда.

Ему следовало быть осторожней. Ломать стереотипы. Стереотипы никогда не ведут к добру.

Вот он, вышел из-под арки и повернул, голова опущена, руки в карманах. Почти бегом прошел мимо Кушо и направился к лестнице, ведущей вниз, на Репюблик, где мало фонарей, подъезды глубоки и темны.

Достав удавку, Кушо намотал ее на кулак и вылез из машины, взгляд застыл на добыче.

Суббота

Жако проспал на одних простынях всю неделю. Хоть Бони прихватила все, что ей принадлежало, однако оставила свой запах, опьяняюще близкий на подушке. Это было первое, что Жако ощутил, проснувшись в субботу утром. Немного полежал неподвижно, вдыхая ее аромат. Как делал неделю назад, когда Бонн еще была рядом с ним. Разметавшиеся волосы, россыпь веснушек между лопатками, простыня прикрывает бедра, легкое дыхание...

Именно в тот момент Жако решил, что должен приложить все силы, чтобы все поправить. Не думал, что получится, но дело было не в этом. Что-то ей не нравилось, и ему необходимо знать что. Он тихонько, чтобы не разбудить ее, оделся и решил, что попытается еще раз завтра, когда вернется из поездки в Салон-де-Витри. Они обо всем поговорят. Разложат все по полочкам. Все будет хорошо.

Теперь все, что осталось, — ее запах, противная, глубинная боль, которая терзает душу. Она неизменно появлялась, когда он хоть на секунду позволял себе расслабиться. Вроде витрины магазина «Носибэ» на Сен-Ферьоль. Для этого достаточно какой-нибудь глупой мелочи.

Жако перевернулся и попытался вновь удобно устроиться подальше от ее запаха. Но он все равно добрался до него. Дурманящий, сладкий, рождающий воспоминания, требующий внимания.

От этого могло помочь только одно. Голый, Жако слез с кровати и вытащил подушки из наволочек, содрал простыни с матраса, на котором из-под пуговиц торчали волокна набивки. Потом смял все в тюк и потащил его на кухню, сбросив перед уже заполненной стиральной машиной. Он размышлял о сомнительном удовольствии вынимать из нее белье, развешивать его где-то, чтобы освободить место для простыней и наволочек, когда зазвонил телефон.

Это была Изабель Кассье.

— У нас еще один плавающий труп, — сообщила она. — Мужчина. В бухте Раду.

Макс Бенедикт щелкнул крышкой мобильника и опустил его в нагрудный карман.