Опричнина. От Ивана Грозного до Путина - Дмитрий Винтер

Причем нельзя сказать, чтобы поляки были какими-то супервояками! Вот что в 1560-х гг. писал о нравах польского правящего класса А. М. Курбский: «Привыкши проводить время в такой гнусной лени, они не только не радят о своем отечестве и о тех несчастных, которые давно уже мучаются в татарском плену, но не обороняют и тех сельчан… которых ежелетно пред их очами варвары уводят в рабство…» (далее – еще полторы страницы в том же духе)[809]. Либо Баторий навел в польских войсках порядок, либо русские, раздавленные Опричниной, к концу правления Грозного стали еще хуже, либо то и другое вместе. А может быть, опять сработал «ордынский» (точнее, антиордынский) фактор – русские отказывались сражаться за всевозможных «симеонов бекбулатовичей»?

Продолжалась и переписка царя со своим многолетним оппонентом. Только теперь Курбский слал уже не укоряющие, но торжествующие письма: «Вместо храбрых и опытных мужей, избитых и разогнанных тобой, ты посылаешь войско с каликами, воеводишками твоими, и они, словно овцы или зайцы, боятся шума листьев, колеблемых ветром. Вот ты… собравшись с военными силами, прячешься за лес, хороняка ты и бегун! Еще никто не гонится за тобой, а ты уже трепещешь и исчезаешь. Видно, совесть твоя вопиет внутри тебя, обличая за гнусные дела и бесчисленные кровопролития»[810].

И в самом деле, минимум треть «высшего комсостава» русской армии была выбита опричным террором – потери, сопоставимые с 1937 годом! Тем не менее Дм. Володихин спорит с Курбским, который утверждает, что воевод-аристократов сменили «худородные калики, – командовала и после Опричнины та же знать[811]. Однако, как представляется, ошибка Володихина в том, что он спорит с Курбским «на его поле»: по мнению Курбского, воинская доблесть зависит от знатности, что далеко не всегда так – вспомним хотя бы «худородных» А. Басманова или Дм. Хворостинина. Но что опричники истребляли и истребили лучших воинов – факт, как представляется, бесспорный.

29 ноября 1579 г. царь делает польскому королю первое мирное предложение[812]. И куда девалась вся его надменность двухлетней давности? Теперь послам приказано не обижаться, если король не спросит о царском здоровье и не встанет, когда ему станут отдавать царский поклон. Мало того, если послов станут бесчестить и бранить, то им надлежало жаловаться «слегка», а не говорить «прытко».

А из виновных в поражении под Полоцком царь не казнит никого, боясь народного восстания, и приказывает дьяку Щелкалову успокаивать московский народ[813]. Обычно Иван Грозный, как и Сталин, считал пленных заслуживающими смерти только за то, что попали в руки врага[814].

Унижение перед поляками не помогло. Баторий готовил новое войско, преодолевая нежелание поляков давать деньги на войну, – он занимал, тратил свои средства, добавил денег и ставший теперь канцлером Я. Замойский. Помимо найма венгерской пехоты, было решено обещать свободу крепостным королевских имений со всем потомством, если они пойдут на войну добровольцами[815].

Приходилось и царю искать средства на войну. Как уже говорилось, решено было снова залезть в церковный карман. В январе 1580 г. собрался Земский собор, который под предлогом военных затрат запретил Церкви приобретать новые земли, а также предоставил государству право отчуждения всех бывших княжеских вотчин, когда-либо переданных в церковную собственность. Облагалась также новыми большими поборами «вся земля»; целью этого было обеспечение служилого дворянства[816].

При этом произносились примерно те же слова, что и тридцать лет назад, о «пьянстве и непотребном житии монахов», для чего служит множество монастырских сел. В итоге решено было ограничить епископов и архиепископов определенным содержанием, а монахов – достаточным одеянием и пропитанием, а все прочие церковные ресурсы – пустить на военные нужды[817]. В общем, с церковным имуществом было проделано примерно то же, что предлагали и нестяжатели, только средства пошли не на развитие страны, а на безумную войну чуть не с половиной мира, затеянную царем. Это не говоря уже о том, что реформаторы 1550-х гг. и думать не могли добиваться согласия Церкви с помощью травли медведями и поджаривания живьем слуг Божьих!

Помимо нехватки людей и денег, сказывалось на ходе войны и качество бойцов. Снова аукнулось свертывание военной реформы. Л. Е. Морозова говорит, о том, что дворянская конница в России при полной мобилизации могла насчитывать до 200–300 тыс. чел., тогда как регулярная кавалерия насчитывала лишь 3000 тяжелых и 10 тыс. легких конников, а также 20 тыс. конных стрелков из мушкетов. Кроме того, имелось 30 тыс. стрельцов[818]. Все эти цифры отдают преувеличением, особенно последняя (вспомним, что говорилось об общем числе стрельцов к концу правления Ивана Грозного), но пропорции вполне правдоподобны. О том, что необходимо было еще обучить стрельцов, которые пользуются небольшими ружьями, каковой вид оружия был ранее неизвестен русским, пользовавшимся только луками и стрелами, говорит и А. Поссевино[819]. Даже апологет Ивана Грозного А. Т юрин вынужден признать, что к концу 1570-х гг. в распоряжении царя имелись «иррегулярные поместные войска, оснащенные преимущественно холодным оружием, и небольшой корпус стрелецкой пехоты»[820].

Между тем польский король снова ударил там, где его не ждали: русские воеводы готовились встретить его под Псковом или Смоленском, а он пошел на Великие Луки[821]. С 27 августа по 5 сентября 1580 г. Баторий, у которого, по Р. Г. Скрынникову, было теперь 48,4 тыс. человек, взял этот город, затем разбил воеводу Хилкова под Торопцом, взял этот город, после чего царь взял курс на тактику «малой войны», избегая крупных сражений. 23 октября 1580 г. Баторий взял Заволочье, причем интересно, что воеводы, решившие держаться во что бы то ни стало, были принуждены к сдаче неповиновением гарнизона. Плюс к тому продолжал вести себя пассивно и сам Иван Грозный. Но некоторые воеводы действовали на свой страх и риск и давали врагу отпор, например, Иван Бутурлин отбил поляков от Смоленска.