Опричнина. От Ивана Грозного до Путина - Дмитрий Винтер

Отметим, что Н. М. Карамзин подчеркивает, что «никогда еще война не велась с большей умеренностью и гуманностью по отношению к… мирным гражданам 7 мая 1580 г. Стефаном Баторием был издан циркуляр, запрещавший насиловать женщин, убивать детей, стариков и духовных лиц, портить посевы и т. д., а также обещавший суровые репрессии мародерам. Однако это все – теоретически, на практике далеко не всегда бывало так благостно. Например, в Великих Луках победители перебили даже монахов, и Я. Замойский напрасно старался этому помешать[822]. Дм. Володихин живописует (возможно, преувеличивая) зверства поляков и шведов в Нарве, где произошел «погром хуже татарского», в Соколе, взятом поляками через несколько дней после Полоцка, где не только пленных не брали (русских, моливших о пощаде, кололи и били), но «рубили мечами даже трупы», в Великих Луках («погром, достойный опричного»)[823]. А. Тюрин говорит, что и раньше, под Вейденом, поляки пленных не брали, а русских пушкарей повесили прямо на пушках (общепринятое мнение состоит в том, что пушкари повесились сами, не желая ни бросать пушки, ни сдаваться врагу вместе с ними)[824].

Конечно, в те времена зверство на войне было нормой, и от самых гуманных приказов до их выполнения была дистанция огромного размера, однако, как представляется, в данном случае неверно объяснять все только этим. Вспомним описанные нами «ордынские» зверства в Польше, Ливонии, Финляндии, вспомним и то, что делались они от имени России. Как напишет 370 лет спустя И. А. Ильин, большевики присвоили себе имя России, поэтому все, что они делают, еще аукнется нашей стране. Но ведь и здесь «большевик № 1» Иван Грозный присвоил своей новой Орде имя России, и теперь злодеяния в этих странах выходили боком именно русским! С тех пор и чуть не до наших дней отождествляли Россию на Западе с Золотой Ордой – до этого такого не было, несмотря на многовековой русско-степной евразийский симбиоз.

Тем временем шведы 5 ноября 1580 г. взяли Корелу, поляки зимой разорили и сожгли Холм и Старую Руссу, одновременно поляки вместе со шведами отбирали назад и Ливонию, и в это же время с юга напала 25-тысячная Ногайская Орда, которую поддержало и Крымское ханство. Весной 1581 г. шведы взяли Падис и Везенберг (ныне Раквере в Эстонии)[825], тогда же крымский хан уведомил шведского короля о захвате 40 тыс. русских пленных (возможно, это преувеличение). И в это же время произошло нечто неслыханное: ногайский князь Урус продал русского посла (!) Девочкина в рабство в Бухару.

Это – тоже о «татаро-монгольском уважении к послам», кстати. Но царь и пожаловаться не мог: вспомним, как он сам обращался с послами еще десять лет назад, когда была или казалась его сила. Теперь пришел его черед терпеть унижения. Что посеешь, то и пожнешь… Как бы то ни было, царь и это проглотил еще и по причине проблем с поляками. Снова были отправлены послы к Баторию, причем на сей раз им было приказано терпеливо сносить любую брань, бесчестье и даже побои[827]. И в самом деле, с этими послами обращались дурно, лишали пищи и т. д.[828]

И вот уже Баторий видел отторгнутыми от России и Псков, и Новгород, и требовал также 400 000 венгерских золотых контрибуции – и имел все основания для таких надежд: русские бежали, сдавались, а часто и переходили на сторону врага – в первый раз в русской истории и до 1918 г. в последний. В январе 1581 г. «вся земля» умоляла царя о мире[829]. И действительно, разорение дворян, упадок духа, невозможность служить при запустении поместий порождали такие настроения. Можно вспомнить слова И. Висковатого десятилетней давности: если, мол, не прекратить репрессии, то и воевать некому будет. Росло и число «нетчиков», их жестоко наказывали, например, били кнутом, но ничего не помогало. В 1581 г. 52,5 тыс. войск союзников (из них 10,7 тыс. шведов) Московия могла противопоставить только 23,6 тыс. чел., не считая 10–20 тыс. боевых холопов.

В итоге в декабре 1580 и весной 1581 гг. царь предлагал уступить всю Ливонию, кроме Нарвы (последнюю как порт на Балтике он еще надеялся сохранить…), что было значительной уступкой по сравнению с прошлым годом, когда он соглашался уступить только часть Ливонии.

Впрочем, вскоре надежда на успех миссии Поссевино (о ней ниже) придала царю храбрости. В мае 1581 г. царь писал Баторию, что он, в отличие от него, выборного короля, он – царь «не по мимолетному человеческому хотению», но «по Божьему соизволению», и попрекал за оказанную турками при избрании поддержку. Бранил он польского короля и как «варвара», склонного к кровопролитию (чья бы корова мычала!). Впрочем, возможно, этот приступ «мании величия» был вызван тем, что вернувшиеся из Польши послы уверяли царя в том, что у Батория мало сил, шляхта будто бы отказалась участвовать в походе, а идут «немногие охочие люди» (что, впрочем, было не очень далеко от истины)[830]. Возможно, царь возлагал надежду и на миссию иезуита Антонио Поссевино (о ней ниже).

Войско Батория сумел остановить только Псков – бывшая купеческая республика, десятью годами ранее по счастливому стечению обстоятельств избежавшая резни, аналогичной новгородской: об этом выше уже говорилось. К. Валишевский спрашивает, была бы героическая оборона Пскова без этого урока верности?[831]Однако непонятно тогда, почему же куда более жестокие «уроки верности» в других городах привели к прямо противоположным результатам. И вот теперь Псков, сохранивший боевой дух, остановил войско Батория под руководством очередного «недорезанного» боярина князя И. П. Шуйского. Это было второе, после битвы на Молодях, спасение Отечества «вопреки Опричнине», теми, кого «недорезали». Некоторые перипетии героической обороны Пскова заслуживают, как представляется, подробного рассмотрения в этой книге.

Отметим, что царь сумел дезинформировать Батория, отправив к нему в мае 1581 г. (под видом перебежчика) стольника Д. Бельского, племянника Малюты Скуратова: тот сообщил польскому королю, что людей во Пскове нет и пушки из города вывезены. Впрочем, не все историки считают Бельского «засланным агентом», некоторые полагают, что он и в самом деле изменил.

Между тем в городе имелся гарнизон из 7000 детей боярских, стрельцов и казаков и «нескольких тысяч» татар (вот опять появилось татарское войско. – Д. В.), а кроме того, за оружие взялась значительная часть 20-тысячного населения города. Город был окружен 9-километровой крепостной стеной высотой 8–9 и толщиной 5 метров. Запасы всего необходимого были велики[832]. У Батория было, по разным данным, от 21,1 до 29 тыс. (в том числе 10 тыс. литовцев)[833]. Но это – по К. Валишевскому; И. де Мадариага говорит о девятитысячном псковском гарнизоне и 47-тысячной армии Батория[834]. Впрочем, подругой версии, Баторий, напротив, выбрал Псков именно как самый укрепленный из русских городов – мол, если взять его, то другие, напуганные участью столь мощной крепости, станут сдаваться без боя[835].