Серебряный меридиан - Флора Олломоуц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через год Ричард Филд продал права на издание поэмы издательству Харрисона. На этом настояла Жаклин. Ричард не раз в дальнейшем сожалел об этом. Однако в 1594 году в его издательстве была напечатана и вторая поэма — «Лукреция». Строками, вошедшими в нее, Уильям когда-то утешал Виолу.
Со временем они перебрались в Бишопсгейт. На новом месте жизнь была здоровее, а потому и дороже. Даже лорд-мэр жил неподалеку. В этом, в большей степени купеческом районе, не было борделей и дешевых таверн. Его иногда называли «Маленькой Францией» главным образом потому, что там жили семьи французского и фламандского происхождения. Уильям проникся симпатией к деловым, стойким и упрямым выходцам с континента. Филды, посещая знакомые семьи, теперь часто бывали и у них. Ричард никогда не вспоминал о сцене в издательстве. Ему казалось, что это был лихорадочный сон на двоих, который следовало оставить неприкосновенным на задворках памяти. В новом доме было несколько квартир, и, заняв одну из них, состоявшую из пяти комнат с окнами на восток и на запад, брат и сестра стали прихожанами церкви Святой Елены у северной городской стены, основанной, как говорили, самим императором Константином. Одним из их соседей оказался Томас Морли — джентльмен Королевской капеллы[129]. Морли обожал музицировать и сам писал музыку. Он нашел в лице своих новых соседей благодарных слушателей и даже клиентов. Уильям стал заказывать Тому мелодии на свои стихи, и сосед с радостью исполнял эту приятную работу. Он обработал детские песенки, звучавшие между картинами сказочной пьесы «Сон в летнюю ночь», и переложил на музыку печальные песни влюбленных дев из трагедий и комические назидания шутов из комедий.
Успех приносил деньги. Наконец Уильям мог позволить себе и Виоле жить в достатке в хорошем доме, приобретать дорогую одежду, лошадей и не заботиться о хлебе насущном. Но главное, что он получил от материальной независимости — была свобода выбора. Он знал цену своей деловой хватке и, поразмыслив о будущем, сделал ставку на вложения в театральную сферу. Так, оценив успех привлечения в свои пьесы музыкального сопровождения, Уилл пошел дальше. Он стал заказывать у профессионалов небольшие музыкальные произведения как самостоятельные номера и по мере необходимости включать их в театральные постановки разного жанра или сопровождать ими приемы, устраивать которые его приглашали в богатые дома, или развлекать гостей в собственном доме. Его интересы касались многого, и вскоре он стал совладельцем театрального предприятия. В 1594 году сэр Генри Кэри Хадсон, лорд-камергер Ее Величества, основал труппу «Слуги лорда-камергера». Он намеревался покончить с беспорядком, царившим после чумного бедствия в столичных театральных труппах, дабы актеры помнили — их основное предназначение — развлекать королеву. Труппу он разделил и создал две: «Слуги лорда-камергера» и «Слуги лорда-адмирала», передав последнюю под покровительство своему зятю — Чарльзу Ховарду.
Главным актером «адмиральской» труппы был назначен Эдвард Аллен, и местом для выступлений определена «Роза». Ведущим актером «Слуг лорда-камергера» стал Ричард Бербедж. Спектакли труппы должны были проходить на сценах, принадлежавших Джеймсу Бербеджу в Шордиче. Начиная с этого времени «Слуги лорда-камергера» становились единственными исполнителями пьес Уильяма.
В новое-старое актерское братство вошли верные друг другу, испытанные и закаленные кочевой жизнью Огастин Филипс, Томас Поуп, Джордж Брайан, Джон Хеминг, Джон Синклер, Уильям Слай, Ричард Каули, Джон Дьюик и непревзойденный со времен Тарлтона исполнитель джиги и специально написанной для него Уиллом роли Фальстафа искрометный, музыкальный, крепкотелый и подвижный Уильям Кемп. Уильям стал пайщиком — совладельцем компании наравне с девятью ведущими актерами под патронажем лорда-камергера.
Следующий 1595 год продолжил череду гастролей. Летом они давали представления в Кембридже и Ипсвиче, работая без отдыха. Необходимо было хорошо заработать и запастись провизией — в Лондоне начались «голодные бунты». Столица все еще переживала истощение после долгих чумных месяцев.
Еще через год на семью Шакспиров обрушилось несчастье. Уильям тогда вернулся из Маркет-Холла в Фаршеме и оживленно обо всем рассказывал Виоле, когда принесли то злополучное письмо. Виола, не распечатав, передала его брату.
— Это от Энн, — сказал он и скроил постную гримасу.
Написанное под диктовку незнакомой рукой — Энн так и не освоила навыки письма — оно, как всегда, должно было содержать отчет жены о хозяйстве, прибыли и убытках и одну строчку о здоровье детей. Он все еще надеялся, что она хотя бы в память об их первых горячих годах возьмет да и научится писать сама и напишет ему что-нибудь ласковое. Вздохнув, он распечатал письмо. Прочитал и стал белым, как мел. Там было не о здоровье детей. Это была мольба, был зов. Со времени написания письма исполнился месяц. Виола смотрела в его искаженное лицо и боялась спросить.
— Ну почему, почему не отправить это срочным нарочным, почему не заплатить вдесятеро!.. Почему…
— Скажи, что? кто?
— Он болеет. Никто не знает, чем. Судя по письму, уже месяц.
Он яростно отбросил письмо, схватил куртку, дорожную сумку и кинжал и вылетел из комнаты. Виола бросилась за ним вниз, он уже завернул к стойлам. Добежав, она увидела, что он отвязывает лошадь.
— Уилл, кто?
— Гэмнет. Месяц назад он был жив. Месяц!
Это был поздний вечер девятого августа.
Одиннадцатого августа Уильям добрался до Стратфорда. В доме на Хенли-стрит было пусто. Он нашел родных у церкви Святой Троицы. В нескольких шагах от нее в могилу опускали гроб с его единственным сыном — Гэмнетом, так редко видевшим его за свою недолгую жизнь и почти ничего не знавшем о нем.