Музыкант и модель - Полина Поплавская

Ее слезы вдруг высохли. Бледная и решительная, она села на кровати.

– Я уезжаю, – охрипшим голосом выговорила она. Дэвид налил воды и протянул ей стакан. Машинально девушка взяла его.

– Мы можем вместе вылететь в Мадрид сегодня вечером, – Дэвид попытался положить руку на ее еще подрагивающие плечи, но Люсия сбросила его руку и резко встала.

– Нет, – сказала она, – я уеду сейчас же и без тебя. – Она уже стремительно срывала с вешалок свои платья, кидая их в чемодан как попало. Последним туда полетело чудесное золотистое платье.

Она быстро переоделась в первые подвернувшиеся под руку брюки и футболку и зашла в ванную, чтобы холодной водой смыть остатки слез. О ужас! В роскошном зеркале отражались ее красные глаза, опухшее лицо и спутанные волосы. Как могла, девушка привела себя в порядок.

Они вышли на улицу в полном молчании. Дэвид нес ее чемодан. Люсия в темных очках, закрывающих пол-лица, шла рядом с ним, как бесчувственная механическая кукла. Но когда возле них остановилось такси, в ее голове мелькнуло: нельзя, чтобы Дэвид запомнил ее такой. Нужно попрощаться по-человечески, а поплачет она потом. У нее для этого теперь будет целая жизнь. Жизнь без Дэвида.

Она взяла его за руку.

– Дэйв, дорогой, – на секунду она замолчала, собираясь с силами, – я хочу, чтобы ты помнил, что я тебя люблю и буду любить всегда. И я благодарна тебе – ты сделал из меня настоящую женщину и подарил мне самые чудесные минуты моей жизни. Будь счастлив. – Она быстро поцеловала его в щеку и, прежде чем он успел ответить, вскочила в спасительный сумрак такси, захлопнув за собой дверь. – К автовокзалу, пожалуйста, – сказала она шоферу.

* * *

«Что я натворила?» – было ее первой мыслью, когда она вошла в свое жилище, оставленное когда-то скоропалительно. Сколько было надежд тогда, и какая непреодолимая бездна окружает ее сейчас! И не перебраться через нее, да и зачем, идти-то все равно некуда. Люсия села за кухонный стол и прислонилась затылком к стене. Пахло нежилым, брошенным, и сам цвет стен казался ей каким-то странным, незнакомым.

Обида сдавливала горло и мешала сосредоточиться на каком-нибудь, хотя бы самом простом деле, а хорошо было бы сварить кофе и впустить в окно не в меру разгорячившееся перед закатом солнце. «Как он старался, прежде чем бросить меня», – подумала она, вспоминая последние ночи с Дэвидом.

Но ничего, ведь осталась жива! Вот и кофеварку включила. Больше ничего не остается, больше некуда спешить, больше нечего ждать. Глоток горячего, насыщенного напитка обжег ее гортань и язык. Легкая боль напомнила о том, что тело, совсем недавно такое парящее, такое чувственное, все еще живо… Тело – живо, а жизнь – пуста, как выпитая чашка, и виной этому она сама. Хотя… Что уж тут изменишь? Обижайся – не обижайся, а все кончено.

Но если бы оставалась надежда, было бы хоть чуточку легче. Маленькая надежда, крючок для наивной девочки, с которого – сползать постепенно. Все в ту же пропасть? Уж лучше с разбегу вниз головой! Люсия распахнула створки окна, ее как потоком живой воды окатило шумом улицы. Шуршали шины, сосед снизу слушал трансляцию футбольного матча, нерасторопного водителя на перекрестке охотно и разнообразно ругали, заглушая окончания бранных слов пронзительными сигналами. Жизнь продолжалась, будто ничего и не произошло. Только почему-то ее душа, благополучно цветущая раньше во всей этой кутерьме, завяла, покрылась таким же слоем пыли, как предметы в квартире.

Она подошла к телефону, автоответчик подмигивал ей, что-то еще обещая. Что? Не все ли равно? Говорить ни с кем не хотелось, видеть кого-то – тем более. А может, позвонить Дэвиду, сказать, что она ничуть не меньше любит его? Тогда пространство комнат наполнится ожиданием чуда. Люсия взяла трубку и потянулась к кнопкам, но ее рука в последний момент безжизненно повисла. Какой смысл звонить? Чудес не бывает, обратной дороги нет.

Как дорого бы она дала за возможность вернуться к старту, вернуться в тот день, когда были наспех сложены вещи и оставлена на столе в страхе опоздать на самолет недопитая бутылка кока-колы. Она думала, что летела по прямой вверх, а на самом деле только сделала круг на горизонтальной плоскости. Круг, из которого нужно во что бы то ни стало вырваться, но как? Она вернулась на кухню и перегнулась через подоконник. Все так же шумела улица, но смотреть вниз не хотелось: за вершиной небоскреба, окутывая ее теплым розовым пледом, садилось солнце, и в нем было столько жизни, столько нерастраченной энергии!

Скоро квартира блистала новой чистотой. Новой, так как старые вещи казались теперь иными, словно повзрослели вместе со своей хозяйкой. Люсия убирала сор из своего сердца, и, когда ее настигла наконец усталость, почувствовала облегчение. Солнце село, а ее глаза настолько привыкли к темноте, что уже не требовалось электричества. За окном, в домах на противоположной стороне улицы зажигались рожки ламп. Люсия подумала, что в этих домах все хорошо, там не нужно так яростно работать пылесосом и щетками, потому что и так все на своих местах. Там не забывают включать свет, когда садится солнце. Она щелкнула выключателем и влезла на стул, чтобы закончить начатое: вытереть пыль на верхней книжной полке. Ей попались несколько популярных брошюр по психологии страстей, и она, забыв про тряпку, погрузилась в чтение.

Сухие рассуждения о чувствах показались ей сначала отвратительными, но, пролистав несколько страниц, она заметила, что успокаивается. Ее поразило, что всю ее сумасшедшую любовь и все ее страдания автор брошюры сводил к так называемой зависимости от объекта. Подумать только: Дэвид, блистательный и жестокий Маковски, в ее собственном мире – только некий объект, который можно приблизить к самому носу (тогда он заслонит все, а его собственные очертания расплывутся, исказятся), но можно придумать для него другое место, удаленное на такое расстояние, чтобы легко было сфокусировать зрение. Смешно! Как они все раскладывают по полочкам, ее коллеги.

Любовь, пишут они, – удовлетворение желания самоутверждения. Получается, что человек любит только себя, и даже в лучших своих порывах руководствуется самолюбием. Разве она любила себя как подругу великого пианиста, а не его самого, такого блистательного, такого яркого, такого чувственного? Глупости! Эти умники просто не знают, что такое любовь!

А вот уже лучше: «Влюбленность – это „маленькая смерть"». Да, с ней и произошла маленькая смерть, ее выбросили из блаженства, как плод из утробы матери. По мнению автора, надо учиться жить самостоятельно, обретать утраченное достоинство, утраченное «я». Потеряв счастье? Потеряв рай? Да стоит ли это достоинство таких жертв!

Люсия отбросила книжку и взглянула на себя в зеркало. На нее смотрела пустая человеческая оболочка, бледная, с опухшими глазами. Все ее содержимое было одной только любовью, и вот оно испарилось, оставив двигающуюся мумию. Ничто не имеет ценности в сравнении с тем, что потеряно.

Но если самолюбие здесь ни при чем, что мешает ей любить Дэвида по-прежнему, любить и ничего не требовать взамен? Отсутствие новых впечатлений, то есть отсутствие объекта? Или обида за свою непричастность к его жизни? Она совсем запуталась в своих сбивчивых мыслях, ей внезапно захотелось вытереть проклятые слезы самым жестким полотенцем и выйти на вечернюю улицу – бегать, кричать, петь и танцевать всем и всему назло!.. И в этот момент раздался звонок в дверь.