Стеклобой - Михаил Перловский

— Максим Юрьевич, не стоит связываться с этим типом. Я прошу вас, — Александрия Петровна встала.

— Помолчите сейчас, Александрия Петровна. Этот субъект ценит только грубую силу.

— Ах вот как. Грубая сила? У вас? — фигура в плаще рассмеялась, и Романов опять почувствовал холод в затылке: теперь смех показался ему отцовским. Макс протянул руку, достал из-за зеркала кочергу и сделал несколько взмахов, как саблей:

— Извините за театральный жест, но я вынужден уточнить — вам хочется получить именно зеркало, целое? Или вы готовы унести с собой только драгоценную резную раму, по которой так соскучились?

Двойник Романова отпустил зеркало и поднял руки:

— Ну что ж, грубая сила, значит, грубая сила. Это ошибка — недооценивать того, у кого ты собираешься что-нибудь отобрать. До скорой встречи, — двойник подмигнул Максу и сухо бросил через плечо Александрии Петровне, — извольте следовать за мной. У меня к вам ряд поручений, вы еще находитесь в моем подчинении. С этой минуты и до самого увольнения будете под моим чутким надзором.

— Не вздумайте говорить ему о том, что мы слышали, — шептал Романов старику спустя пару минут, быстро перебирая ногами и спускаясь по лестнице.

— Конечно, конечно! Он способен на преступление, мы не уйдем живыми, если этот тип узнает, что мы в курсе его делишек! Но зачем же мы идем туда? Нам лучше ретироваться, свидетелей провала не пощадят! — старик еле успевал за ним, комично подбирая полы халата.

— Это мой друг, — Романов внезапно остановился. — Еще раз назовете его типом, и я не стану иметь с вами никаких дел. Я еще не до конца разобрался в происходящем, сейчас не время выяснять отношения. Значит так: я спасался от толпы, вы меня подобрали, привели сюда в укрытие, всё.

— Стойте же! Мне нужно рассказать вам о содержимом ящика, об обстоятельствах, при которых я его получил, а при нем я не желаю этого делать, выслушайте меня! — Старик просительно сложил руки.

— Степан Богданович, — Романов вздохнул и сделал усилие, чтобы сдержаться, — поймите одну простую мысль, всего одну — наши с вами изыскания окончены, в них нет никакого смысла, мы со своими методами проиграли, никого не интересуют ваши бумажки. И мои бумажки тоже, черной папкой сейчас даже печку растапливать стыдно. Это война, поймите, моих детей вот-вот заберут, поставят на службу вот этой субстанции, которая будет распоряжаться ими по своему усмотрению, а я даже не знаю, с чего начать, как быть. В зале на сцене стоит единственный человек, который имеет хоть какое-то представление о происходящем и силы изменить существующее положение дел. Мы сейчас отправимся к нему и будем слушать то, что он скажет.

— Я, конечно, пойду, у меня нет выхода, хотя учтите, я с вами не согласен. И еще — я иду только потому, что намерен вас защитить, вы, по-моему, чудовищно наивны. — Старик грустно покачал головой, прижимая к себе ящик.

Когда они спустились в зал, Макса на сцене не было. Романов растерянно огляделся, затем поднялся к кулисам, жестом велев старику следовать за собой. В недрах правой кулисы он услышал скрип и направился туда. Там при свете фонарика Макс пытался выкатить из горы рухляди старую школьную доску.

— Макс? — окликнул его Романов.

На секунду спина Макса замерла, он обернулся и холодно спросил:

— Что еще?

— Что ты здесь делаешь? — Романов постарался сохранить спокойный тон. — Я думал, клуб пустой, за мной там гонятся, хотел спрятаться, а тут ты.

Макс пристально посмотрел на Романова, затем опять взялся за пыльную доску.

— Давай помоги, не стой столбом. Спрятаться он хотел.

Они ухватились с двух сторон и выволокли конструкцию на свет.

— Ты зачем из тюрьмы ушел? Решетки и замки для тебя уже ненадежны?

— Было бы неплохо ввести меня в курс дела, до замков с решетками. Я, знаешь ли, свободу люблю, как гордая птица. А когда меня по морде бьют, я, наоборот, не люблю.

— Сколько вас тут? — спросил Макс, заметив Беган-Богацкого, рассматривающего раму зеркала, — там на улице, что, сменили афишу, мол, выступает Максим Юрьевич? — он вынул из внутреннего кармана сложенную карту и принялся прикреплять ее на доску.

— Давай, берись с того угла, — бросил он Романову.

Затем он достал какие-то разноцветные треугольнички, и Романов увидел, что это красные и синие флажки.

— Кожевенный квартал — наш, — проговорил Макс и воткнул первый синий флажок, — Кузнецкий — не наш, — красный флажок, — завод — нааааш, — с нажимом протянул он.

Старик неожиданно подскочил к Максу из-за спины и зашептал:

— Я видел, как люди в синем громили витрины купеческой слободы, портили фасады старинных домов, калечили невинных людей! Это они помогали вам? Признавайтесь! — Романов отметил, что халат Беган-Богацкого гармонирует с задником сцены, в звездах и мечетях.

— В слободе? — переспросил Макс, нахмурившись, поискал что-то на карте и воткнул синий флажок рядом с голубой линией реки, — Ну и отлично, молодцы!

— Что вы затеваете? — Старик подбежал к карте и стал с жадностью рассматривать ее.

— Что за люди в синем? Это стекловары с завода? Зачем они громят город? — спросил Романов.

— Это не бандиты, Митя, это нормальные отряды, успокойся, никто никого не убивает, они следуют плану.

— То есть, и план имеется? Ты давно в городе? Зачем, и почему я об этом не знаю? Что? Вообще? Происходит?

Романов знал, что так себя с Максом вести нельзя, он не признает истерик и визгов, с ним стоит разговаривать спокойно, имея аргументы и формулировки, иначе он только скривит лицо, поправит очки и перестанет обращать на тебя внимание. Но сейчас сдерживаться больше не было сил. Он понял, что уже очень давно в нем натянута до боли и предела некая струна, которая больше не может оставаться натянутой. Ее нужно ослабить хоть немного, поэтому пусть он ответит хоть на один вопрос.

Макс смерил его взглядом, наклонил голову, словно оценивая степень нормальности Романова, взял его за плечи и усадил в кресло.

— Успокойся. Я здесь давно, еще с институтских времен. Веду одно исследование и почти закончил его, осталось немного. Я знаю — в этом городе можно получить все, что захочешь, при помощи вот этого предмета, — он кивнул на зеркало. — Первый заход провалился, но я на верном пути. Это ретранслятор. В здешнем карьере необычный песок, из которого делают особое стекло. Зеркальная поверхность транслирует твои желания в центр — в субстанцию города, и та обязана их исполнять. Есть одна неизвестная переменная, но я скоро ее найду. И все будет хорошо. О тебе я тоже все знаю. И о городе. Ты чертов счастливчик.

— Он отберет моих детей, скорее всего уже отобрал!

— Нет доказательств. Чем ты располагаешь, только его угрозами? Как они сюда попадут? Дороги в город заблокированы, вокзал перекрыт, аэропорта, как ты знаешь, нет. Ни кораблем, ни самолетом, как говорится, дружище.