На мохнатой спине - Вячеслав Рыбаков

– Клим?

– Глухо, Коба, – с необычной для себя резкостью ответил Клим. Его буквально трясло от бешенства. – Глухо. Это кастраты. Они не то что воевать – они на Гитлера голос повысить и то не посмеют. Языками почесать приплыли.

– Вячеслав Михайлович?

Слава некоторое время только сопел. Видимо, подбирал формулировки помягче. Потом заговорил.

– Англичане и французы, в сущности, заталкивают нас в союзники к Гитлеру, – сказал он. – И я не исключаю, что не без дальнего прицела. Когда перед ними окажется союз двух враждебных им государств, они с чистой совестью начнут с нас. Например, с бомбардировок Баку и Грозного, чтобы лишить нас нефти с перспективой оккупировать Кавказ. И скажут: это мы с Гитлером так боремся, чтоб его танки встали и самолёты попадали.

– О военном союзе с Германским рейхом речи не идёт, – сдержанно напомнил Коба. – Только ненападение и наш нейтралитет. Всё.

– С них станется любой наш договор задним числом назвать военным и потом действовать соответственно.

– Ну, это всё эмоции. Домыслы. – Коба помолчал. Он даже не курил сегодня, и это как нельзя лучше показывало, что и он, в общении с демократами непосредственно не участвовавший, тоже кипит. – Как ты оцениваешь перспективы продолжения переговоров?

– Никак. У них установка на пустое затягивание, это уже очевидно. Как ни трудно в это поверить, какой бы дикой с нашей точки зрения такая установка ни казалась – она есть. Уже ручаюсь. А поляки… – Он умолк.

Похоже, просто не находил слов. Посопел, потом развёл руками.

– Анастас?

Тот тоже ответил не сразу, то ли собираясь с мыслями, то ли пытаясь сформулировать их как можно более обтекаемо.

– В смысле развития нашей промышленности, повышения обороноспособности, ускорения технологической модернизации… – начал он, как по писаному, но потом запнулся. Укусил себя за верхнюю губу. И наконец решился: – Немецкие предложения представляются достаточно приемлемыми.

Коба посмотрел на меня.

Я молчал.

И он молчал. А раз он молчал, то и все молчали.

Он смотрел, не мигая.

Я досчитал до десяти.

– Есть лишь один способ сделать возникновение нашего военного союза с Францией и Англией против Германии неизбежным, – сказал я. – Автоматическим.

И замолк. Мне казалось, я уже сказал достаточно. Любой сообразит, о чём речь, а мне не хотелось говорить дальше. Язык присыхал к нёбу. Или к глотке. Кто его разберёт, куда он присыхает.

– Какой же? – с подчёркнутой заинтересованностью спросил Коба, словно бы совсем не догадываясь, о чём я.

Придуривался, конечно. Я был уверен: уж он-то понял меня с полуслова.

Я долго не отвечал. А потом вдруг увидел себя со стороны. Как троечник на экзамене, подумал я. Каждое слово – клещами…

– Использовать факт того, что Англия посулила гарантии Польше, – сказал я.

Было так тихо, что казалось, если ещё чуток напрячь слух, можно услышать, как бьёт в Лондоне Биг-Бен, отрубая последние часы буколической жизни старой доброй Англии. Великой колониальной империи, владычицы морей.

Если хочешь что-то продлить в неизменности навсегда – потеряешь непременно и страшно. И уж воистину навсегда.

– Поконкретнее, пожалуйста, – сказал Коба.

Я понял: он от меня не отстанет. Он хотел, чтобы я назвал всё своими именами. Наверное, думал, что этим, как настоящий друг, помогает мне преодолеть то, что он считал пусть простительной, но всё же слабостью. Простить-то, мол, можно, семья – это святое, но изживать – пора.

Ну что ж… Намёками, экивоками дозволительно начинать, но если ими и ограничиться, не решаясь продолжить, если прятаться за недомолвки и многозначительное «ну вы же сами понимаете» – это действительно уже малодушие.

– Если мы заключаем пакт с немцами, Гитлер с высокой степенью вероятности нападает на Польшу, – ни на кого не глядя, бесстрастно начал я. – Если не нападает, то и прекрасно. Мы получаем немецкие технологии и кредиты, немцы – наше сырьё. Но если нападает, Англия и Франция из страха окончательно потерять лицо и расстаться со статусами великих держав объявят войну Германии. Как они станут воевать – это уж другой вопрос, это не наше дело, но, во всяком случае, станут. Если Англия и Франция находятся в состоянии войны с Германией, а Германия нападает на СССР, тогда Англия, Франция и СССР автоматически оказываются по одну сторону фронта. Союз, какого мы добивались в течение двух лет, возникает сам собой. И даже если наши хитроумные западные партнёры попытаются от реального взаимодействия увильнуть, всё равно мы вступим в войну как минимум не имея их на стороне Гитлера. Что, если вспомнить их маневры последних лет, уже немало. А как максимум – имея союзниками. Против их воли, разумеется, но в состоянии войны отвертеться они не смогут.

Некоторое время Коба бессмысленно шарил по карманам в поисках трубки. Потом нащупал, даже покрутил в пальцах, но вынимать не стал и осведомился:

– Есть другие мнения, товарищи?

– А как же Польша? – неловко спросил Анастас.

Коба резко обернулся к нему. Его усы неприязненно шевелились.

– Вот я прям щас зарыдаю, – сказал он. Помолчал. – Ответь, дорогой. Руководитель Советского Союза при конфликте интересов двух стран, одной из которых является Советский Союз, чьи интересы должен предпочесть? Той страны, за которую он отвечает, или той, которая только и знала, что вредила стране, за которую он отвечает?

Анастас с мгновенно запылавшим лицом опустил голову и уткнулся взглядом в сукно стола.

И тут я вдруг словно услышал голос Маши: вы спасёте Польшу?

– Надо ещё отметить, – в полной тишине сказал я, – что это единственный шанс без войны спасти от немцев хотя бы ту часть Польши, которая не против того, чтобы её спасли. Ту, где Варшава вынуждена то и дело предпринимать карательные акции. Там нас многие ждут. В конце концов, даже по плану Керзона эти территории должны были отойти нам.

– Гарное предложение, – вдруг подал голос Никита. И добавил мечтательно: – Подрастим Украину. Наконец поживут как рядяньски громадяне, а не холопы… Глядишь, по схронам ховаться перестанут. Республиканскую столицу в Киев перенесём… А может, и союзную, товарищ Сталин? А? Всё ж таки мать городов русских.

– Думаю, – с отеческой симпатией глядя на Никиту, мягко сказал Коба, – у нас будет довольно много более срочных дел.

Он помолчал, то ли собираясь с мыслями, то ли выжидая, не предложит ли кто чуда.

– Что ж… – Для очистки совести он ещё раз обвёл нас взглядом. – Есть ещё какие-то мнения? Предложения? Замечания? Возражения? Не стесняйтесь, товарищи. Надо принимать решение.

Ответом ему была тишина.

– Тогда, – сказал Коба, – так и поступим.