Последний ребенок - Джон Харт

Он упал.

Поднялся.

Снова попытался копать.

Джонни открыл калитку и вошел на кладбище. Пятнадцать футов… двенадцать… Фримантл ничего не замечал. Собравшись с духом, Джонни взглянул на гроб. Маленький, детский. Он подошел ближе, и Ливай поднял голову. Взгляд влажных глаз метнулся с лица Джонни на углубление. Фримантл неуклюже шагнул вперед, поднял и тут же опустил лопату. Джонни видел печаль и боль, грязь и кровь, а еще что-то похожее на кусок дерева у него в боку.

– Стойте, – сказал он.

Фримантл послушно остановился и поднял руку ладонью вперед. Кивнул на то, что сумел нацарапать лопатой на земле, и только потом посмотрел на револьвер. Он смотрел долго, как будто не вполне понимал, что это и почему оно направлено ему в грудь.

– Ты пришел помочь мне? – спросил Фримантл охрипшим голосом, едва ворочая языком.

– Что?

– Я просил помощи, но Он не желает говорить со мной.

– Кто?

– Он говорит с тобой?

– Не понимаю, о чем вы.

Шрам на лице дернулся. В центре одного глаза белел молочный хрусталик.

– Не могу выкопать яму.

Джонни отважился оглянуться. Джек покачал головой. Джонни посмотрел на гроб.

– Вы помните меня?

Кивок.

– Ты бежал, а я тебя схватил.

– Зачем?

– Так сказал Бог.

– Бог сказал схватить меня? – Снова кивок. – Зачем?

– Он не объяснил.

– Джонни…

Голос подал Джек, но Джонни не обернулся.

– Что еще сказал вам Бог?

– Она – моя малышка. – Фримантл показал на гроб. По обезображенному лицу стекали слезы. – Я не могу выкопать яму.

Джонни взглянул на Джека.

Потом опустил револьвер.

Уверенно проехав через окраины, Кросс повернул на север. Глядя в окно, Хант видел проносившиеся один за другим жилые кварталы, сменившиеся потом мелкими предприятиями. Ни о найденном фургоне, ни о Дэвиде Уилсоне он не думал, а думал о семи флажках в низине и об Алиссе Мерримон. Мысль о том, что она лежит там, в сырой земле, не выходила из головы, и отделаться от нее никак не получалось. Ее юная жизнь оборвалась, ее семья разрушилась. За этими мыслями потянулись другие, касавшиеся его собственной, превратившейся в ад жизни: о растянувшихся на весь год бессонных ночах и гнетущей муке, двенадцати месяцах неудач, крахе собственной семьи. За все это время он так и не смог отступить, расслабиться. Чем была работа? Чем была личная жизнь?

Зазвонил телефон. Хант посмотрел на экран – вот и ответ.

– Привет, Кэтрин.

– Есть новости о Джонни?

Дело плохо.

– Нет. Ничего.

– Он уже должен был бы позвонить. Джонни позвонил бы.

– Мы ищем его. Джонни – парень смышленый. Найдем. – Он помолчал, остро ощущая присутствие в машине Кросса. – Извините, что не зашел обсудить этот вопрос лично. Я бы заглянул, но…

– Он должен был позвонить.

– Кэтрин?

Она уловила в его голосе обеспокоенность.

– Плохая была ночь.

– Вы в порядке?

– Сейчас лучше, но мне нужно, чтобы сын был дома.

– Мы его найдем.

Она как будто замялась, а потом добавила мягко:

– Если обещаете, я вам поверю.

Хант понял, какое отчаяние заключено в этих словах. Он закрыл глаза и представил ее в доме, как она сидит на кровати Джонни, закусив нижнюю губу фарфоровыми зубами. Как ждет, затаив дыхание и сжав кулачки, и какие длинные и черные у нее ресницы.

– Обещаю.

– Поклянитесь.

– Мы его найдем.

– Спасибо, детектив. – Ее дыхание долетело до него по линии связи. – Спасибо, Клайд.

Кэтрин дала отбой. Хант закрыл телефон, потер глаза и почувствовал под веками песок.

Кросс обошел какую-то машину и принял вправо.

– Мать Джонни?

– Да.

Позади осталась деловая часть города, дальше шла открытая сельская местность. Кросс уверенно вел машину. В какой-то момент он прокашлялся.

– Вам, наверное, стоит знать… ходят слухи… – Хант посмотрел на него. – В участке, – продолжал Кросс. – Люди говорят всякое.

– Какие слухи?

– Будто вы думаете, что с Бертоном Джарвисом связан кто-то из полиции. В смысле, вот с этим делом с мертвыми детьми. Может быть, и с делом Алиссы Мерримон.

– Слухи – вещь опасная.

– Я лишь хочу сказать…

– Я понимаю, что вы хотите сказать.

Еще сотня ярдов пролетела под колесами, и Кросс заговорил снова, но уже с большей осторожностью.

– Шеф предупредил в отделе, чтобы вас и близко к личным делам не подпускали. Именно вас. Вот отсюда слухи и пошли. Я просто подумал, что вам стоит знать.

Глядя на траву и небо за окном, Хант придумывал способы наказания для шефа.

– У машины Дэвида Уилсона есть кто-нибудь из наших?

– Она под юрисдикцией округа, так что пришлось привлекать службу шерифа. Сейчас там один из его помощников. Трогать ничего не станет.

– Надеюсь, вы правы.

– Уже недалеко.

* * *

Машина оказалась последней модификацией «Лендкрузера» черного цвета. Внедорожник стоял накренившись, носом вниз, на склоне каменистого, заросшего кустарником оврага глубиной в тридцать футов. На месте был и прицеп, который, съехав вбок, опрокинулся на крышу.

– Кто-нибудь спускался?

Помощник шерифа покачал головой.

– Шериф сказал сотрудничать с полицией, вот я и стою. Внизу никого не было.

Хант оглядел склон – каменистый, едва прикрытый тонким слоем почвы. Вдоль верхней кромки росли деревья, кусты и сорняки.

– Веревка в машине есть? – спросил он у Кросса.

– Есть.

– Доставай.

Веревку закрепили вверху и бросили в овраг, после чего оба полицейских спустились, скользя подошвами по голому сланцу. Хант был первым. Под машиной протекал струившийся по дну оврага ручеек. Крыша прогнулась под тяжестью прицепа. Больше всего пострадал перед, краска с обеих сторон была ободрана. По ветровому стеклу разбежалась паутинка трещин.

– Ни к чему не прикасаться.

Кросс заглянул внутрь через окно.

– Ключ в зажигании. Во включенном положении.

Воспользовавшись носовым платком, Хант открыл дверцу со стороны пассажира, и из салона дохнуло жаром и спертым воздухом. Кожаное сиденье с левой стороны поблескивало потертостями. Спинки задних сидений были опущены, все багажное отделение завалено альпинистским снаряжением. Хант увидел куртку для мотокросса и перепачканные в грязи ботинки. За водительским креслом стояла канистра с бензином. Ни крови, ни каких-либо других признаков аварии.