Пангея приветствует тебя - Оливия Штерн

Тана Альен повисла в его руках словно тряпичная кукла. И — молчала. Только в переливчатых, самых необыкновенных на свете глазах, стыла звериная тоска.

— Тана, — прохрипел Рион, встряхивая ее, — ты что? А ну, идем отсюда…

И потащил прочь из Храма, надеясь на сообразительность Ранмара.

За спиной раздался рев, но принадлежал он отнюдь не черному монстру. Рион даже не полагал, что такой вопль могут исторгнуть человеческие легкие.

— Ранмар, задержи, но не убивай! — рявкнул Рион, с усилием волоча за собой Тану. Надо сказать, она не торопилась. Совсем. И даже, как ему показалось, вяло сопротивлялась.

— Какого Забвения?!! — он еще раз как следует встряхнул бывшую свою хозяйку, — Тана, прекрати! Тебе всяко лучше идти за мной! Мы… вернемся в Пангею, слышишь?

Они были совсем близки к вратам Храма, когда путь им преградили солдаты в красных доспехах. Рион выругался и, дернув из голенища нож, прижал к горлу Таны.

— Назад! Или я убью ее! — предупреждение по большей части относилось к тому мужчине, что пришел с Таной в Храм.

Банальный и изъезженный ход, который вдруг подействовал.

Повинуясь невидимому знаку, солдаты мгновенно подались назад, расчищая дорогу. Ранмар, глухо рыча, пятился, прикрывая спину.

— Подожди! — вдруг выкрикнул оставшийся в Храме степняк, — подожди, Полночный дух! Не забирай эту женщину! Возьми золото, возьми драгоценности, возьми оружие. Возьми много жертвенной крови, только… верни мне женщину! Ее время еще не пришло, слышишь?

Рион, не веря своим ушам, даже обернулся.

Мужчина стоял в глубине молитвенного зала, опустив оружие. А затем, видя, что Рион смотрит на него, медленно встал на колени. Тана всхлипнула и почти обмякла в руках.

— Тана, прекрати, — пробормотал он, — пойдем, пожалуйста… Ну что за концерты ты устраиваешь?

— Я… кто вы, господин? — вырвалось у нее вместе с рыданием.

— Ты не помнишь меня?!!

— Я вас не знаю! Умоляю, позвольте мне остаться… С Мер-даланном. Пожалуйста, не забирайте меня. Я столько пережила. Я… хочу остаться… с ним.

Рион, утратив дар речи, сделал последний шаг к выходу из Храма. И уже на свету еще раз заглянул в глаза Тане Альен.

Она, похоже, в самом деле ничего не помнила.

Потому что так играть она вряд ли смогла бы, учитывая обстоятельства.

Но зато в ее прозрачных, с темными ободками, глазах жила дикая, животная тоска по человеку, который все еще стоял на коленях в глубине Храма.

Рион выругался, разжал пальцы, почти отталкивая Тану от себя. В некотором отдалении, в тени дворцовой стены, ждали Ним, Райдер и Миар-шан.

— Ранмар! — ухватившись за густой загривок, Рион почти взлетел на спину чудовища, — прочь из города… Пожалуйста, капитан. Подстрелить могут ведь…

— Слушаюсь, мой Император, — прорычал Ранмар, и рванул вперед так, что бравые солдаты порскнули в стороны как мыши при виде кота.

Рион изо всех сил вцепился в жесткий мех, распластался на спине капитана. Его отчего-то мутило, и было больно. Тана Альен любила вельможу из империи Зу-Ханн. А для него, Риона, не нашлось места в холодных, словно бриллианты, глазах. Для него не нашлось места ни в чьих глазах, пока он был в Пангее, и осознать это было в самом деле страшно и больно.

…Уннар постоял немного на пороге, раздумывая о том, что скажет Лиссе. Тану не привез. Тонкая женщина предпочла остаться во дворце Мер-даланна, и ее можно было понять — только вряд ли поймет Лисса. Уннару не очень нравилось, что он явился ни с чем, но что поделать? «Она ничего плохого мне не сделает», — успокоил он себя, — «ведь я отдал медальон, рассказал о лесе визаров».

Размышляя таким образом, Уннар толкнул дверь. Она легко поддалась, с легким скрипом пропуская в переднюю. Было тихо. Пахло свежескошенной травой и свежестью. В дальней комнате что-то тихо потрескивало, Уннар узнал этот звук — именно так работало чудное устройство, в кресле перед которым Лисса проводила долгие часы.

— Лисса! — негромко позвал он, — можно войти?

Никто не отозвался. Наверное, она не слышит.

Вздохнув, Уннар подумал, что негоже топтаться в дверях, тем более, что Лисса принесла клятву Двенадцати о том, что будет почитать и любить мужа даже в посмертии. После этого, правда, заявила, что вообще в Двенадцать Полночных не верит, но для Уннара это не меняло сути происшедшего.

— Лисса! — еще раз позвал он, ожидая, что навстречу выйдет высокая женщина с черной косой.

Но никто не вышел, и тогда Уннар сам отправился искать ее.

Он пошел туда, где стояли все странные приспособления Лиссы. Она была там, сидела, утонув в мягком кресле, спиной к двери. Голова расслабленно откинута назад, черные волосы водопадом ниспадают по спинке кресла почти до самого пола.

Уннар откашлялся. Лисса не шевельнулась. Огоньки на панели перед ней зажигались и гасли.

«Ну и жену мне послали Двенадцать», — подумал Уннар с усмешкой и шагнул вперед.

Он совершенно не хотел пугать женщину, но казалось странным, что она его не слышит. Тогда он четким, выверенным движением развернул кресло к себе — и отшатнулся. Тусклые, широко распахнутые глаза Лиссы смотрели в пространство. Посиневшее лицо застыло маской пугающего спокойствия. Она не дышала.

— Нет. Нет! Лисса! — Уннар тряхнул ее за плечи, отмечая про себя, что тело уже успело окоченеть, — Лисса!!!

…И проснулся.

Сон был столь ярок, что несколько мгновений Уннар не мог понять, где находится. Вдох. Выдох. Высоко над головой в молочной пелене купалось предрассветное небо. Степь замерла, отмеряя последние мгновения перед тем, как запылает горизонт, выпуская из Полночного царства великого дарящего свет владыку. В двух шагах от буйных зарослей лебеды, где схоронился на ночь Уннар, виднелся черный бок аэроцикла. Это был всего лишь сон, но…

«Это знак», — раздраженно подумал Уннар, — «взбалмошная баба решила играть с духами… почему я не остановил ее? Почему? На мне тоже вина за все, что произошло. Я не должен был…»

Тут собственная память ехидненько хихикнула, тыча носом в необычайно яркие воспоминания о том, как он «не должен был». Уннар выругался.

Уж он-то был уверен в том, что после клятвы, принесенной с упоминанием Двенадцати, между мужем и женой образуется нерушимая связь, которая не рвется даже после смерти одного из супругов. Независимо от святотатственного мнения Лиссы. И этот сон… мертвая Лисса…в общем, не предвещал ровным счетом ничего хорошего никому из них.

Растирая затекшую шею, Уннар сел. Из головы не шла Лисса — посиневшая, твердая, холодная как камень. Был ли сон просто предупреждением? Или же… что-то уже произошло? Если не забывать о существовании Миэлда, то случиться могло что угодно. Уннар в сердцах помянул всех духов Полночного царства. Ну почему, почему он не смог остановиться тогда? Дурак. Хуже того — безвольный дурак. Если не думает женщина, то мужчина должен думать всегда.