Парадокс Севера - Виктория Побединская

— Привык, что тебя все любят?

Север сделал глоток.

— Считаешь такое возможно?

— А разве нет? Взять тебя. Если не восхищаются, то завидуют. Если не завидуют, то уважают. Если не уважают, то боятся.

Север ухмыльнулся.

— А тебе не приходило в голову, какова цена? Разве ты сама не считала пару недель назад, что все это просто свалилось мне на голову?

— Разве не этого ты добивался? — парировала я. — Чтобы все выглядело именно так.

— Возможно, — пожал он плечами. — Но вряд ли кто-то в академии представляет, чего все это стоит.

Я не сдержалась:

— И чего же?

— Одиночества.

Мы замолчали.

Даже люди в кафе как будто притихли, ожидая от кого-то из нас нового хода. И почему мне казалось, что я проиграла эту партию?

Я глубоко вздохнула, набираясь смелости.

— Почему? — спросила неуверенно. — Почему ты рассказываешь об этом именно мне?

Я думала он переведёт тему или просто отшутится, но Виктор ответил максимально прямо:

— Меня восхитила твоя преданность. Это качество, которое в наше время очень сложно встретить. А еще не безразличие. Ты так отчаянно пыталась дорваться до правды с этими карточками…

— Простое любопытство, — пробурчала я, опустив взгляд.

— Предупредить на балу, наплевав при этом на последствия…

— Мне просто стало тебя жаль.

Север замер на секунду, а потом вдруг склонил голову в своей привычной манере. Он всегда делал так, когда не верил тому, что ему говорили.

— Не правда.

Его тон был мягким, но я точно чувствовала, что все же смогла задеть его. Это была маленькая колкая месть. Одна из сотен, о которых я мечтала, лежа вечером в постели. Но сейчас она не приносила желаемого удовольствия.

— Просто ты не могла поступить иначе.

— С чего ты взял?

— Потому что сам бы сделал в точности также.

Я отвернулась.

Слова с его губ срывались редко, но подстрелить умели в самое сердце. Ведь он подбирался к душе всегда слишком близко. Ближе, чем позволяют правила приличия. И наша передружба-недовойна.

И пора было с этим кончать. 

— Хочешь сказать, мы похожи? — нахмурилась я. — Нет, Север. Ни грамма. Так что пусть все между нами останется как прежде.

— Ты ведь сама знаешь... — Он снова сел прямо, положив локоть на стол, довольно улыбнувшись. — Ничего уже не будет «как прежде», тебе придется жить с тем «как есть».

Я все больше понимала, что наш разговор сворачивает куда-то не туда. К тому же, в плотном костюме успела вспотеть, а время на часах критически приближалось к отметке в десять вечера.

Я встала, слишком громко царапнув по деревянному полу стулом.

— Мне пора обратно… в академию.

— Я отвезу.

Тоже поднявшись, он полез в задний карман за портмоне, положил в счет на столе несколько купюр и застегнул куртку.

— Не нужно. Я возьму такси.

— В моей машине осталась твоя рапира. Не дури.

«Сашина рапира», — мысленно поправила я, вдруг подумав о том, что бы он сказал, узнав. А почувствовав?

Было очевидно, несмотря на то, что мы старались держаться на расстоянии, даже это не спасало. Ведь порою глаза касаются так, как никогда не прикоснутся руки. И это пугало.

Потому что его прежняя неприязнь трансформировалась в кое-что иное. Более извращенное. И каждый раз, стоило моим щекам вспыхнуть, его взгляд менялся. Становясь по лисьи лукавым. Вот только для него это не более, чем игра. Именно так богатые мальчики развлекаются, когда скучно. 

Обратно мы ехали молча.

Север остановился в тени, недалеко от общежития.

— Спасибо, что подвез, и за рапиру, — скомкано попрощалась я и когда уже хотела выйти, он вдруг остановил.

— Постой. У тебя тут…

Медленно, не отрывая взгляда, он облизал кончик большого пальца. А потом также осторожно, словно гипнотизируя, коснулся моего лица и, взяв за подбородок, одним резким жестом провел пальцем по моей нижней губе.

Мне показалось, я не дрожала так еще никогда, так и застыв с приоткрытым ртом. Сотни крошечных мурашек пробежали по телу, словно кто-то влил в вены искрящуюся минералку.

— ... вишня, — хрипло договорил он. 

Глаза Севера в свете фонарей напоминали расплавленное серебро, словно сама луна отсыпала ему своего света. В этот момент я подумала, что все в нем напоминает белый олеандр — смертельно опасный цветок, к которому лучше не притрагиваться, но который, как это всегда бывает, притягивает своей красотой. Красотой, заманивающей в капкан.

«Что ты такое, а, Север?» — хотела спросить я. Хотелось рассмеяться. Хотелось закричать. Вот только я забыла, как дышать.

Так и не проронив ни слова, вышла из сверкающего Астон Мартина, осторожно закрыв дверь, и пока не поднялась в свою комнату, ни разу не обернулась.

Потихоньку разделась, стараясь не разбудить Лесю, и только когда глаза привыкли к темноте, заметила, что подруги не было. Кажется тот второкурсник оказался не таким уж «противным прилипалой».

Я положила рапиру на стол и села на кровать, обхватив руками колени. А потом рассказала Саше все, что произошло сегодня.

— Ты обещал, что всегда будешь со мной, помнишь?

Я закрыла глаза и прислонилась к стене.

— И что мне теперь делать? 

Ответа не последовало.

Сквозь квадраты оконных рам я подняла взгляд на темное небо. Из-за туч звезд почти не было видно, светила лишь одна — крошечная, очень и очень далеко. В эту минуту показалось, что он действительно рядом.

И он улыбается.

Стоило на следующий день распахнуть дверь, вернувшись после занятий, сердце зашлось нервным тремором. Потому что на полу, прямо у порога, лежал сверкающий снежной белизной конверт.

— Этого стоило ожидать, — произнесла из-за моей спины Леся.

Вот только я не ждала.

— Открой, — подтолкнула она, сгорая от любопытства.

— Ну уж нет.

«Умудрилась же так вляпаться, — ругала я сама себя. — Надо было просто вовремя выключить слюни и включить мозги. И не сбегать по полутемным коридорам непонятно с кем, непонятно куда. А теперь вот, расхлебывай, покорительница Антарктики и Северного Ледовитого».

Спустя пять минут метаний вокруг дверного коврика в агонии, сожаления о том, чего «надо и не надо было делать», я наконец смирилась с судьбой и подняла послание.

Белая карточка.