Кайкен - Жан-Кристоф Гранже

Наоко открыла дверцы первого отделения шкафа и обнаружила целую коллекцию винтажных платьев. Ужас: какие-то цветочки, пестрые разводы, как будто все это добро перенеслось сюда прямиком из Вудстока. И ни одной свободной вешалки. Наоко попыталась открыть другие отделения, но ничего не вышло: дверцы были заперты на ключ.

Тут она заметила кое-что странное. Между створками застрял клочок ткани. И не просто ткани — это был крашеный шелк. Она узнала узор — цветок камелии, традиционный для японской одежды рисунок. Наоко потрогала ткань. Даже до такому крохотному кусочку ей не составило труда определить качество материи. В детстве она часто видела мать в кимоно, так что шелк тек в ее венах.

Но что подобная вещь делала в шкафу Сандрины? Кимоно стоимостью в несколько тысяч евро, к которому полагается оби столь же тонкой выделки. Кстати, неизвестно, продаются ли в Париже оби.

Она снова попыталась открыть дверцы. Бесполезно. Тогда Наоко пошла в ванную и вернулась с парой ножниц. Не раздумывая, вставила конец лезвия в замочную скважину и посильнее надавила. Замок сломался, дверь скользнула вбок, и Наоко остолбенела.

Шкаф был плотно завешан разнообразными кимоно. Белые ирисы и зеленый бамбук, розовые пионы и голубое небо, цветы сакуры и лунный свет… Рядом висели оби: фиолетовый шелк, зеленый лак, краснота осенних листьев… В первый момент ее больше всего поразило то, что кимоно висели на плечиках. В Японии их складывают и хранят завернутыми в папиросную бумагу.

Потом она вспомнила про ночное вторжение. Нет, это невозможно. Она обшарила взглядом дно шкафа и в темной глубине увидела деревянные сандалии — гэта — и белые носки с отстоящим большим пальцем — таби. Еще взгляд наверх — здесь лежали парики из черного нейлона, уложенные в высокую прическу, украшенную позолоченными гребнями-кансаси.

Наоко стояла, зажав рукой рот, когда у нее за спиной раздался голос:

— Это совсем не то, что ты подумала…

Она обернулась, не выпуская из рук ножниц. Из груди ее вырвался крик. На пороге застыла Сандрина — лицо перекошено, волосы всклокочены. Наложенная щедрой рукой косметика размазалась и потекла.

— Не подходи ко мне, — угрожающе произнесла японка, потрясая ножницами.

Сандрина, словно не слыша, сделала шаг ей навстречу. Она дрожала — сильнее, чем Наоко.

— Это совсем не то, что ты подумала, — спокойным голосом повторила она. — Положи на место ножницы.

— Значит, это ты? Ты хочешь занять мое место рядом с Оливье? В этом все дело?

У Сандрины вырвался смешок. Как бы ужасно она ни выглядела, за ее изможденностью угадывалось что-то еще — нервозность, какое-то нездоровое возбуждение.

— Твой Олив — скотина, да еще и больной на всю голову, — презрительно фыркнула она. — Ты не знаешь его так хорошо, как я. И потом, о каком месте ты говоришь? Вы же вроде как разводитесь?

Больше всего она напоминала грустного белого клоуна. Крем-пудра, толстым слоем наложенная на лицо, пошла трещинами, будто иссохшая земля. Слишком много туши, слишком яркая помада… Вдруг Наоко осенило: да ведь Сандрина носит парик. Как это она раньше не заметила?

Сандрина шаг за шагом приближалась. Наоко отступала.

— Кого я люблю, так это тебя, — чужим, не своим голосом выдохнула Сандрина. — Я давно люблю тебя… — Она протянула руку к шкафу и провела ладонью по шелку кимоно. — Каждый вечер я превращаюсь в тебя. Я становлюсь японкой.

— Что ты несешь?

— Мы будем жить вместе. Вместе будем воспитывать Синдзи и Хироки. Я умру у тебя на глазах. Но перед смертью я хочу стать тобой.

— Зачем ты убила Диего? Зачем тебе кровь моих детей?

Сандрина снова засмеялась и сделала еще шаг вперед. Наоко по-прежнему крепко сжимала ножницы. Руки у нее так дрожали, что оставалось только удивляться, как она еще не порезалась.

И вдруг Сандрина сорвала парик. Под ним обнаружился совершенно лысый череп.

— Посмотри на меня, — прошептала она. — Трансформация уже началась.

— Что это? Что с тобой?

— Рак, дорогая, рак. Еще одной химии мне не выдержать. Так что надежды нет. Месяц, от силы два — и прости-прощай. — Она хихикнула. Потрясла головой и снова заговорила: — Мы проведем их вместе. Я буду исполнять все обычаи твоей родины. Япония спасет меня от смерти. Я читала в книгах… Я чувствую присутствие ками.[27]Они меня ждут. Они…

— Берегись! — закричала Наоко.

Сандрина не договорила.

Ее тело было перерублено пополам.

Наоко увидела, как качнулся вперед ее торс, словно у манекена, и только тут все поняла.

Изо рта и ноздрей у Сандрины хлынули струйки крови. Верхняя часть туловища стукнулась о дверцы стенного шкафа. Из нижней гейзерами хлестала кровь, заливая все вокруг.

Не дожидаясь очередного взмаха меча, Наоко бросилась к окну, телом выбила стекло и вывалилась наружу.

Пассан запирал машину, когда до него донесся хруст стекла. Он не сразу сообразил, что происходит. То, что видели его глаза, казалось нереальным, фантасмагоричным. Из окна третьего этажа падал человек. Он летел, раскинув руки и ноги, как в замедленной съемке. Пассан прирос к земле, сжимая в руках брелок, загипнотизированный этой безумной картиной.

Человек упал на крышу машины, припаркованной возле самого дома. Звук удара сработал как спусковой механизм, и Пассан снова обрел способность действовать. Это был тот самый дом, куда он ехал. Этаж Сандрины. А человеком, выпавшим из окна, была Наоко. Он рванулся вперед и успел подхватить тело жены в тот самый миг, когда оно заскользило с крыши машины на землю.

Его руки смягчили удар. Он осторожно опустил ее на землю.

— Наоко… — тихо позвал он.

Она смотрела на него широко открытыми глазами, как будто только что проснулась.

— Сандрина… — прошептала она.

Через все лицо у нее тянулась кровавая полоса. Платье тоже было в крови. Он не мешкая задрал его на ней, но не нашел следов ранений.

— Она умерла, — чуть слышно пробормотала Наоко.

Пассан сунул руку ей за спину, помогая подняться, и ощутил под пальцами теплую влагу. Перевернув Наоко на бок, увидел, что ткань платья сзади рассечена, и разорвал ее до конца. Через всю спину до самого бедра тянулась длинная кровавая царапина.

— Что произошло? — прерывающимся голосом спросил он.

Щеки у Наоко порозовели, как всегда бывало, стоило ей выпить вина.

— Что произошло?

— Скорее… Она там… Наверху.

Пассан уже откинул крышку мобильника. Набрал номер «скорой». Звонки сверлом ввинчивались в мозг. На том конце провода никто не снимал трубку. Он поднял голову. Вокруг уже собрался народ — прохожие, жители квартала, очевидцы.