Кайкен - Жан-Кристоф Гранже

— Есть еще кое-что… — неуверенно произнес Фифи.

— Что?

— Она проделывала все это над живой собакой. Связанной, но живой.

— Быть того не может, — вскинулся Пассан. — Да он бы лаем перебудил весь квартал.

— Ветеринар говорит, вначале она перерезала ему голосовые связки.

Пассан выдержал этот удар, только в горле застрял ком.

— Диего весил больше шестидесяти килограммов, — попытался поспорить он. — Он бы отбивался и поднял тарарам.

— Не исключено, что она первым делом что-то ему вколола. По-любому, лапы она ему связала. Мы отправили ткани на токсикологический анализ. Подождем результатов.

Пассан снова уставился на экран монитора. Маски номэн различают по выражениям лица. Та, что сейчас была перед ним, означает «смеющуюся женщину». Или, наоборот, «плачущую женщину».

— Заккари что-нибудь нарыла на месте преступления? Следы? Отпечатки?

— Так, слезы одни.

— Как она проникла в дом? Почему вы ее не засекли?

— Мы лажанулись. — Фифи поставил ему на стол свой ноутбук и откинул крышку. — Вот, посмотри.

Он прокрутил в ускоренном режиме часть записи из детской спальни. Синдзи и Хироки в поле зрения камеры не попали. В комнате еще царил вечерний полумрак. Значит, это снято задолго до трагедии.

Фифи кликнул мышкой и поставил запись на нормальной скорости.

Вдруг в кадре возник силуэт Наоко. Она спиной к камере пересекла комнату и вошла в ванную. На ней было легкое строгое платье — в таких она обычно ходила на работу. Правда, именно этого платья Пассан никогда не видел. В руках она несла спортивную сумку.

— Что видишь? — спросил Фифи.

— Вижу, как Наоко заходит в ванную.

Панк нажал на клавишу пробела, и картинка замерла.

— Посмотри на тайм-код.

— Двадцать одиннадцать. И что?

Фифи свернул окно с записью и открыл второе. Обзор кухни. Защелкали клавиши. Запись прокручивалась на нормальной скорости. Наоко стояла возле кухонной стойки и готовила салат. Затем протянула руку и сняла с плиты горячую кастрюлю.

Он уже ничего не понимал. Теперь на ней было другое платье — на сей раз хорошо ему знакомое. Синдзи и Хироки сидели за обеденным столом и тянули друг у друга из рук игровую приставку.

Фифи ткнул пальцем в строку хронометража. 20:11. Но Пассану это уже не требовалось.

— В течение нескольких секунд, — продолжал его помощник, — в двух разных комнатах дома находились сразу две Наоко. Та, что вошла в ванную, — убийца. Не знаю, как она туда проникла, но… Она дождалась, пока все улягутся спать, и тогда…

Пассан представил себе, как это все происходило. Мальчики, как и каждый вечер, почистили зубы. С душевой занавески на них смотрели кувшинки и лягушки. У сыщика по спине побежали мурашки.

Эта тварь стояла за душевой занавеской и ждала своего часа.

Он вскочил и натянул куртку.

— Ты куда?

— Мне надо поговорить с Наоко. Она у Сандрины. Я должен перед ней извиниться. Понимаешь?

Ответа Фифи он не услышал. Не успел тот и рта раскрыть, как Оливье уже умчался по коридору.

Дом Сандрины располагался в небольшом районе Пре-Сен-Жерве, прилепившемся к северному склону холма Бельвиль. В пятидесятые годы постройки этого типа росли как грибы — жилищный кризис требовал срочного разрешения, а город нуждался в модернизации. Едва приехав во Францию, Наоко увлеклась историей парижской архитектуры двадцатого века. Теперь, лишь взглянув на здание, она могла точно назвать дату его сооружения. Она знала, что первоначально предполагалось окружить эти микрорайоны зелеными зонами, — тогда никто не догадывался, как широко распространится автомобильный транспорт. В результате бывшие рощи превратились в парковки, дома покрылись налетом копоти. Сегодня они представляли собой бесцветные коробки высотой в пять-шесть этажей, с потрескавшимися фасадами и черными провалами лоджий.

Дом Сандрины ничем не выделялся на общем фоне: в окнах сушилось белье, змеилась трещинами штукатурка. За серыми шторами угадывалась такая же серая, безрадостная жизнь. Как ни странно, на Наоко эта убогая картина произвела самое благотворное впечатление и после пережитого кошмара показалась глотком кислорода.

Она припарковалась на стоянке, вытащила из багажника чемодан на колесиках и направилась к подъезду. Чемодан у нее был фирмы «Римова» — самая легкая и удобная модель. Наоко знала это совершенно точно, потому что перепробовала все. В смысле бытовой практичности она могла кому угодно дать сто очков вперед. Будь она уроженкой Парижа или Флоренции, не исключено, что она бы более внимательно относилась к живописи и скульптуре, да и к искусству вообще. Но она приехала из Токио, и ее безусловными приоритетами оставались такие понятия, как эффективность, технологичность и высокая степень приспособления. Она родилась на свет не от взмаха кисти, а от щелчка мышкой.

Вот и подъезд. Наоко набрала на панели код. Вспомнив, что лифт не работает, пошла по лестнице, волоча за собой чемодан. Весил он немного — она взяла с собой лишь самое необходимое. К тому же Сандрина жила на третьем этаже. Лестничная площадка была открытой: еще одна примочка пятидесятых, обернувшаяся провалом. С годами «колодец света» превратился в вонючий обшарпанный загон, перила проржавели, ступеньки осыпались.

Наоко ступила на открытый балкон, опоясывавший дом по всему этажу, и подошла к квартире Сандрины. Ключи лежали под ковриком. Раньше она никогда не видела жилище подруги днем, Сандрина иногда приглашала их разве что на ужин.

Внутри поджидал приятный сюрприз: везде царила безупречная чистота и витал легкий запах моющих средств. При планировке дома архитекторы не поскупились на окна, и жилье буквально заливал солнечный свет. Но этим его привлекательность и ограничивалась. Что же до остального… Гипсокартонные стены, двери из ДСП, расшатанный паркет…

Наоко обошла квартиру. Свои семьдесят квадратных метров Сандрина обставила как лофт: белые стены, нью-йоркские светильники, минимум мебели. В комнате, где спали дети, Наоко обнаружила на подушках плюшевые игрушки, и у нее сжалось сердце. Кровать Сандрины располагалась по соседству. Наоко вспомнила испытанное накануне чувство дискомфорта. Она предпочла провести ночь в гостинице, но не ехать к Сандрине. Почему?

В глубине коридора располагался кабинет — теперь это ее комната. Развернутый матрас уже лежал на диване. Наоко принялась развешивать одежду в стенном шкафу, но вскоре «плечики» кончились. В соседних шкафах висели детские вещи, и там тоже не оказалось ни одной свободной вешалки.

Махнув рукой на правила приличия, она решила, что вполне может позаимствовать пару-тройку вешалок у Сандрины. В ее спальне стенной шкаф тянулся вдоль целой стены. Остальные стены зияли девственной чистотой — ни картин, ни постеров, вообще ничего. Сандрина жила монашенкой. Пожалуй, только распятия над кроватью не хватало.