Без боя не сдамся - Дина Рид

«Клёвые. Люблю их!» – улыбнулся Алёша и отошёл к перилам парапета. Облокотившись о прогретый за день камень, он закурил, подставляя лицо солёному бризу и рассматривая далёкие огоньки в чёрной глади моря. Низкий голос за спиной прозвучал внезапно:

– Похоже, шторма не будет…

Алёша обернулся. Рядом стоял незнакомый мужчина лет сорока с квадратным лицом, в белых брюках и шведке, изысканный и лощёный, как только что прибывший с Уимблдона дэнди. Золотая оправа очков поблёскивала в свете фонарей.

– Может быть, – пожал плечами Алёша и снова стал смотреть вдаль. Между пальцев дымилась самокрутка.

– Я за тобой уже несколько дней наблюдаю… – заметил незнакомец.

– Я не гей, – грубо перебил Алёша.

Очкастый расхохотался:

– Не волнуйся, не по твою честь… – И добавил, кивая на самокрутку: – Дрянь эту выброси.

– С чего бы?

– Голос испортишь.

Алёша бычок не бросил и сказал с вызовом:

– Я сам решу, что мне делать.

– Норовистый парень, – улыбнулся незнакомец. – Это хорошо. На бесхарактерных публика не реагирует. А на тебя пока небольшие толпы, но собираются. Значит, нравишься. Давно поёшь?

– С ребятами?

– Ребята меня не интересуют. Я про тебя спрашиваю.

– Давно. Но вот так перед народом третий месяц только.

– Ясно, – довольно кивнул незнакомец. – Учился вокалу где-нибудь?

– Нет, – мотнул головой Алёша. – Сам.

– У тебя талант, – сказал очкастый.

– Я знаю.

– Думаю, уличная сцена для тебя маловата, – серьёзно произнёс незнакомец. – Пора выбираться из детских штанишек. Слышал про конкурс «V-персона»?

– Нет.

– В Интернете прошлый сезон посмотришь, – безапелляционно скомандовал очкастый и продолжил: – Значит, так. Мне одного таланта и гонора мало. Я должен посмотреть, как ты умеешь работать. Приезжай на кастинг. Через неделю будет в Москве. Пройдёшь его, а ещё лучше победишь в конкурсе, тогда и поговорим снова. Вот моя визитка.

Алёша взял из наманикюренных пальцев картонный прямоугольник малахитового цвета, белые буквы на котором гласили: Игорь Вениаминович Штальманн, музыкальный продюсер.

– Угу, – оторопел Алёша.

– Надеюсь, ты всё понял и примешь верное решение, – пристально взглянул на него продюсер и, бросив короткое «До встречи!», ушёл по набережной.

Алёша крутил в руках визитку, не понимая ещё, как отнестись к настырному предложению.

– Кто это был? – полюбопытствовала Кэт, обвивая плечи Алёши руками.

Он протянул ей визитку.

– Фига се! – взвизгнула Кэт. – Вот это да!

– Ты его знаешь?

– Во балда! – мягко стукнула его по лбу Кэт. – Меньше надо было по монастырям шастать. Это же Штальманн! Шталь-манн. Да у него целая империя в шоу-бизнесе.

– Круто…

– Он, кстати, Далана раскрутил.

– Ах, Далана? – криво улыбнулся Алёша. – Тогда мне с ним не по пути.

– Совсем обкурился? – возмутилась Кэт. – Что он тебе предложил?

– В каком-то конкурсе поучаствовать. Сказал, если выиграю, будет дальше разговаривать. Наглый такой.

– Были бы у тебя такие бабки, ты бы тоже был наглым, – вытянула губы Кэт.

– Вряд ли.

* * *

Мысли о конкурсе не давали Алёше покоя. «Возможно, это тот самый шанс?» – крутилось в голове, когда Алёша помогал складывать аппаратуру в фургон, пока они ехали за город, к привычному месту ночёвки. Думал он об этом и у костра, похлёбывая из кружки чай. Августовская ночь была ласковой, спокойной. Странно, что продюсер заговорил о шторме. Алёша оторвал зубами кусок свежего батона и поднял голову: Дарт и Майк веселились, бегая по пляжу с мячом и поднимая пятками песок. Почёсывая всклокоченные красные волосы, Лиса соображала, как приготовить наловленных ими рапанов. Шаман возился под капотом фургона, а Кэт, как всегда, исчезла и вернётся, когда захочет.

Рядом у палаток тусили такие же, как они, «дикари». Человек десять разношёрстной молодёжи присоединились к спонтанному лагерю за городом в июле, перебравшись из Утришских лагун, где возникли проблемы с питьевой водой. Бродячие рокеры успели поколесить по побережью и вернуться, а эти поклонники «экологически чистого отдыха» продолжали кайфовать у моря, по максимуму открещиваясь от устоев цивилизации. Даже уехав с излюбленного обиталища нудистов, расставаться с привычками дети природы не собирались. Не особо стесняясь и пугая случайно забредших на этот пляж дачников, они забегали нагишом в море и загорали в чем мать родила.

Сначала девчонки хихикали при виде далеко не привлекательных прелестей некоторых экологов, а парни обсуждали с гоготом, насколько хороши экологини. И все скопом веселились над Алёшиным смущением – на весь пляж раздавалось их дружное ржание, когда он, краснея, не знал, куда прятать глаза. Однако человек привыкает ко всему, и к чужой естественности тоже. Потому музыканты, по примеру соседей, перестали обременять себя плавками и купальниками хотя бы на время заплывов.

Именно в одну из таких ночей, когда все бесились нагишом, Кэт подошла к Алёше. Свет от костра отбрасывал оранжевые блики на её загорелое тело. Она улыбнулась загадочно и, не говоря ни слова, горячим, влажным ртом обхватила Алёшины губы. Всё произошло само собой. Быстро и сумасшедше. Совсем не так, как с Машей. Алёша и Кэт не стали парой: ни одному из них это было не нужно.

Доев батон, Алёша сбросил с себя одежду и вошёл в воду. Ежедневно он плавал подолгу, помня, что стоит мышцам ослабнуть, вернутся боли и ходить будет совсем сложно. И сейчас-то было нелегко. Страх снова стать немощным дисциплинировал лучше любого тренера. Ребята уже не удивлялись его тренировкам, рюкзаку, набитому кирпичами – «для сильной спины», неизменной трезвости и утренним молитвам. Кличка «Праведник» приклеилась к Алёше накрепко. За лето, проведённое у моря, на теле Алёши схватился загар, и уродливые большие шрамы забелели ещё ярче, вызывая молчаливую оторопь у тех, кто их видел впервые.

Несмотря на шутки и приколы, без которых жить не могли его новые друзья, эти бесшабашные обалдуи уважали Алёшу за упорство и опыт, которого хватило бы на них скопом. Нередко, пока остальные стояли на головах, Алёша и двадцатипятилетний Шаман философствовали у костра и решали, что делать дальше. На правах старших.

Заплыв далеко, Алёша обернулся на берег. Далеко-далеко виднелись пятнышки костров. Алёша вдохнул полной грудью. Тело таяло в солёных волнах – таких тёплых, что, казалось, границ между кожей и тёмной водой не существует. Он лёг на спину и просто смотрел в небо.

Чувство свободы вдохновляло, оно было совсем новым, но настолько же ярким и изумительным, как солнечный день для внезапно прозревшего, как симфония Рахманинова для человека, только обретшего слух. Разве он жил раньше без этого столь естественного для души состояния, когда просто дозволено быть собой, даже нет – когда не нужно спрашивать ни у кого дозволения!