Парень с большим именем - Алексей Венедиктович Кожевников

что ли, народу-то сколько давит? А не ройся, не мешай ей думать. Она ведь лежит и думает, что бы на пользу и на утеху человеку родить. Не ходи. Живут там по-скотски, хуже. Скотинка семьей живет в своем хлеву, а там и не поймешь, кто откуда. Вернись-ка, покуль мы от дома недалеко ушли.

Слушал Степа, ничего не возражал, но продолжал решительно идти дальше. Тогда Якуня припал к его уху и шепнул:

— Умру я, рожок тебе оставлю… Приходи.

— Рожок-то музею обещан, — напомнил Степа.

— Сперва ты отдудишь, потом уж в музей.

— Ладно, приду, — утешил старика парень, подал ему руку и зашагал еще быстрей по заброшенной насыпи.

Вернулся Якуня обиженный и виновато признался Марье:

— Уговаривал, не хочет вертаться, душа его по железу стосковалась. Вот оно какое дело.

III. НАСТЯ ДЫМНИКОВА

Шел Степа по заброшенной насыпи, которая, подобно Ирени, извивалась между гор, покорно обходила каменные кряжи, преграждавшие ей путь. На горах шумели густые леса, у горных подножий лепились деревеньки, небольшие прииски, курени угольщиков и дроворубов. И горы и лес оглашались звоном нашейных кутасов, стада здесь разбредались далеко и вольготно. Все напоминало Степе родное Дуванское — и синие горы, и шаловливые речки, и перезвон кутасов; казалось, что вдруг выйдет Якуня и заиграет в дудочку.

Парень слыхал от отца, рассказывали и другие рабочие, что по реке Ирени тихий уголок. А есть шумные места по Уралу. Что ни поселок, то завод, прииск. Не раз Степе думалось про эти места, где непрестанный труд, шум, веселье и деньги, и сейчас хотелось поскорей увидеть их, но глаз упирался в горы, которых было несчетно много, и каждая имела свое лицо. Одни поднимались вверх острыми клиньями, другие напоминали округлые шапки и церковные купола, третьи были уступчаты, точно лестницы, по которым ходят великаны.

Километре на десятом от Дуванского Степа остановился у куреня, близ которого девушка разводила костер. На поляне крутился ветер и тушил у нее спички. Девушка стояла перед костром на коленях, осторожно совала под ленточки бересты зажженную спичку, но ветер налетал, и пламя, вспыхнув на мгновение, умирало, оставляя маленькую струйку дыма.

— Тетка, скажи-ка, когда будет станция? — спросил Степа.

— «Тетка»! Какая я тетка! — полусердито, полушутливо откликнулась девушка и повернула к Степе лицо. Она была совсем еще молоденькая, подросток.

— До станции далеко ли? — громче повторил парень.

— Не мешай, видишь. Становись да загороди костер от ветра!

— Давай я зажгу, а ты заслони!

Девушка расставила ноги, руками распахнула сарафан и с трех сторон оградила костер. Степа первой же спичкой поджег бересту, и пламя рванулось вверх остроконечным парусом.

— О чем ты спрашивал? — напомнила девушка. У нее повеселело лицо и голос был ласков, ее радовал бойкий огонек.

— Скоро ли станция?

— А не знаю. Много раз туда ездила, а спросить, сколько чего, так и не спросила. Подожди, отца разбужу.

— Не надо.

— Ничего, к чаю все равно будить. Тятя, тятя! — покричала девушка. Из шаткого прутяного шалаша выполз старик. — Знать он хочет, далеко ли станция, — и кивнула на Степу.

Старик глянул на дочь, на костер, на Степу и спросил:

— Чей ты?

— Из Дуванского.

— Из Дуванского, а там чей?

— Петра Милехина сын.

— На заработки? Пастуху Якуне сродственником приходишься?

— Да. К отцу еду.

— Иди ты не насыпью этой, а тропинкой влево от первого мостика. По насыпи проплутаешь до вечера и не дойдешь, по-дурацки ее строили, все горы опетляли, а можно бы напрямую. В городу будешь, парень?

— Буду.

— Разузнай там, где можно учиться. Вот ее, — старик показал на девушку, — в ученье мерекаю отдать.

— Поговоришь ведь только. Другой год слышу про ученье, а сама все в курене, старухой скоро буду, — сказала девушка и отвернулась.

— Зовут-то как?

— Степан Милехин.

— Вот, Степан, расспроси все да напиши мне по совести, без всяких шалостей, значится. Она — девка старательная, и мне поучить ее охота, одна у меня.

— Забудет он, — обмолвилась девушка.

— Я-то забуду? Как приеду, в первый же день и разузнаю.

— А ты не торопись, тише едешь, дальше будешь. Не спеша веревочку вей, крепче, — посоветовал старик.

Попросил Степа ковш воды, выпил, попрощался и пошел. Не отошел и сотни шагов, как девушка догнала его и со смехом заговорила:

— Эх, ты, «не забуду, напишу», а куда писать-то будешь, кому, спросил?

— Забыл совсем.

— Забыл. Нарочно не спросил!

— Не нарочно, а забыл, выпил воды и… Говори, как зовут деда?

— Мне пиши. Деревня Озерки, волость ваша, Дуванская, Настасье Кирилловне Дымниковой. Запомнишь? Многих просили, все обещались, и ни один, хоть бы слово, вот уж другой год.

— Запомню, запомню. Настасье Кирилловне Дымниковой, в Озерки.

— А не напишешь, и мимо нашего куреня не ходи! — повернулась и убежала к отцу.

Степа крепко уложил адрес в своей памяти. Он и сам не знал, как попадают учиться в город, но решил спросить у отца, у сведущих людей.

Вечером он пришел на станцию, взял билет до города и в ожидании поезда бродил по платформе. Около станции целое поле было застлано рельсами, по ним бежали составы туда и сюда, передвигались с одного пути на другой. Маленький паровозик, почти