Книги онлайн и без регистрации » Современная проза » Женский чеченский дневник - Марина Ахмедова

Женский чеченский дневник - Марина Ахмедова

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Перейти на страницу:

– Он очень расстроен, – сказал Асланбек, заводя ее в дом.

Басаев сидел на диване в длинном кашемировом пальто и новой норковой шапке. Специально купил – для выборов. Его лицо было неподвижно.

– Снимай, – сказал он, подняв вверх указательный палец.

– Что это значит? – спросила она.

– Кому надо, тот поймет, – ответил он.

– Шамиль, вы очень расстроились? – спросила она.

– Ничего... – ответил он.

– Не переживайте, будете каким-нибудь министром.

– Я не рассчитывал на проигрыш, – сказал он, потом рассмеялся. – Ничего, мы себя еще проявим...

Это была их последняя встреча. А потом он себя проявил, но она не поехала снимать его, когда он вместе с Хаттабом пошел на соседний Дагестан. Вот этого Наташа точно понять не могла. Сосед на Кавказе – все равно что родственник, и это знала даже она – русская. Выбирая дом на Кавказе, а в Чечне особенно, ведь здесь неписаные законы действуют жестче, прежде всего знакомятся с соседями, потому что и свадьбы, и похороны ложатся на их плечи. Соседи принимают соболезнования, когда семья горюет по ушедшему. Они накрывают столы, когда в семье свадьба. Они моют посуду, когда расходятся гости. Они горюют и радуются вместе с семьей, живущей по соседству. И горе тому, кто не сумел сохранить хорошие отношения с соседом. Горе тому, кто пошел против соседа.

Басаев был человеком войны, привык к славе, но не перенес ее бремени. Не смог встроиться в мирную жизнь, не нашел в ней себе места. О нем начали забывать, а он хотел войны. Автомат был легче славы. И этого Наташа понять не могла. Она не поехала его снимать, к тому времени поняв одну простую вещь – нельзя брать интервью у террористов.

Вторая война была совсем другая, не то что первая. В девяносто девятом в Чечне людьми торговали, как морковкой на рынке. «Все российские солдаты – сволочи!» – говорили ей чеченцы. И она соглашалась – «Да». «Все чеченцы – сволочи!» – говорили ей российские солдаты. И она соглашалась – «Да». Да. Да. Да! Только не убивайте и дайте чего-нибудь поснимать.

Да, вторая война была не то что первая, это уж точно. Для Наташи визитной карточкой второй войны навсегда останется картина, которую она увидела зимой девяносто девятого у въезда в Грозный. Небольшое поле, пустырь, укрытый белым снегом. Она проезжает мимо на такси. В снегу на коленях сидит мужчина, спиной к дороге. На нем пальто и норковая шапка. Нашел время молиться, подумала тогда Наташа. Через два дня она снова ехала мимо этого места, а мужчина по-прежнему молился в снегу.

– Разве сейчас время намаза? – спросила она у водителя.

– Он давно там сидит, – ответил тот.

Поднялась стужа. Все заледенело – люди, лица, слова. Ведь в городе было холодно – газопровод был взорван минерами еще прошлым летом. Только война, разогретая, в теплой камуфляжной куртке ходила по Грозному. Ей не было холодно. Она никогда не мерзла. А где-то в далеком горном селе, стоящем на вершине и струящемся дымом из печных труб, домой ждали отца. А он молился в снегу посреди минного поля. И молитва его будет длиться до самой весны, пока солнце не растопит снег и сосульки на его подбородке. Тогда он расслабится, упадет лицом в пахнущую перегноем землю, и земля примет его новорожденными цветочками. Вот этого, как хотите, Наташа понять не могла.

Лес

Она проснулась в танке. В виске стучало. Высунулась из люка. Ночь подходила к концу. Светало. Пошел снег. Вспомнила про носки, которые оставила сушиться на коряге у костра.

Лес стоял темный, частый, глубокий. Аргунское ущелье – щелочка в самом сердце Чечни, заканчивалась Черными горами. Почему их назвали Черными? – спрашивала Наташа, шурша по листьям к костру. Прячутся ли в них черные люди, с иссиня-черными волосами до пояса?

Костер погас. Носки сгорели – от них остались только две почерневшие резинки. Лес не двигался. Тихо – ни звука. Танки спали. Пошел снег – мокрый, зябкий, вперемешку с дождем. Еще день в лесу, и больше она не выдержит.

Лес задвигался, выпуская темные тени. Они шли молча, только палая листва шепталась под их ногами. Скоро начнет светать.

Тени остановились у костра. Девятнадцатое февраля двухтысячного года. Юбилей второго тысячелетия.

– Привет, – поздоровались тени, подойдя к угасшему костру.

– Привет, – ответила она, но в предрассветных сумерках не смогла разглядеть их лиц.

– Ты что здесь делаешь? – спросили тени.

– Да вот носки сушила, – Наташа показала резинки.

Тени засмеялись.

– Надень на ноги полиэтиленовые пакеты, – пробасила одна из теней, наклонилась и прикурила об уголек.

– Надевала на кроссовки еще вчера, не помогло, все равно ноги промочила.

– Ты их на носки намотай. Мы тоже пакеты применяем. Хотя у нас портянки.

– Нету больше носков... – Наташа пошевелила голыми пальцами в сырых кроссовках. У нее уже начинался бронхит.

– Что ж ты в такой обуви по лесу ходишь? – поинтересовалась тень, из ее рта пошел дымок, запахло табаком, кажется, «Примой».

– Представляете, еще вчера утром у меня были валенки. Шли сюда с одним майором, а он все ныл, ныл – то холодно, то ноги замочил. Я, лишь бы его не слушать, отдала ему валенки.

– Взял? – спросили тени.

– Взял, – ответила она. – А теперь у меня бронхит. Кха-кха, – кашлянула она, и из ее рта пошел дымок испарины.

– Это ты зря, – заметили тени.

– А вы куда идете?

– Туда, – одна из теней показала в сторону леса.

Ночь серела.

– А можно мне с вами? – попросила она.

– С нами нельзя, – пробасили тени.

– А можно я тогда вас сфотографирую?

– Так ведь темно...

– Сейчас рассветет.

– Через сорок минут мы уходим...

Тени присели на сырую листву, прислонились спинами к деревьям. Вчера в свете дня она видела на их стволах мох. Рассвет приходил в ущелье медленно, солнце еще не выкатилось из-под земли, но утро уже освещало тени. Теперь Наташа могла их разглядеть. Теплые солдатские куртки с серыми воротниками, обхваченные крест-накрест пулеметными лентами. Вязаные шапочки на ушах. Красивые. Красивые, как на подбор. Один выпустил сигаретный дым прямо ей в объектив, усмехнулся, голубой глаз сверкнул, и она влюбилась в свой кадр.

Вдохнула мужской табачный дым. От ее сигарет пахло по-другому – по-женски. Туман окутал ее одиночеством. Не профессиональным. Ее, женским одиночеством. Одиночеством изо дня в ночь, из года в год. А на войне встречались мужчины, и ей достаточно было посидеть рядом с ними, попить чаю из жестяной кружки или вот, как сейчас, постоять, вдыхая запах их «Примы». Этого было достаточно для того, чтобы почувствовать себя маленькой хрупкой женщиной. Да, она таскала тяжелую сумку с аппаратурой. Да, она могла класть шпалы. Она могла не мыться и встречать обстрел в полный рост. Но она была маленькой, хрупкой женщиной. В Москве она чувствовала себя сильной – ее окружали слабые, женоподобные, истеричные мужчины, нежные, как подснежники. Там были потемки. Здесь был свет. Солнце вставало над частыми деревьями.

1 ... 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. В коментария нецензурная лексика и оскорбления ЗАПРЕЩЕНЫ! Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?