Ирландское сердце - Мэри Пэт Келли

И тут, сияя улыбками, появились Мод и Констанция.

– Коко, ты все-таки пришла! И подруг привела! Замечательно.

Пришедшие с Габриэль женщины, видимо, были ее клиентками, судя по тому, что все они были без корсетов и в платьях из джерси, которыми славилась Шанель. Они сразу же окружили знатных француженок, герцогиню, графиню и Элизабет де Мо.

Мод представила всех, стараясь не перепутать имена.

Кое-кто из группы, явившейся с Шанель, ответил Мод на английском. И не на каком-то там английском, а на моем английском. Это были американки. Все они были примерно моего возраста, лет по тридцать пять. И прилично моложе Мод Гонн и графини Констанции, которой, должно быть, уже исполнилось пятьдесят, хотя держалась она молодцом, как выразился бы мой дедушка Патрик. Конечно, для французской графини и герцогини лучшие времена давно прошли. Эти американки относились ко мне очень дружелюбно.

– Я Натали Барни, – представилась высокая темноволосая женщина.

– Барни? – переспросила я. – Ирландка?

Та засмеялась.

– Ну, возможно, и есть какие-то глубокие корни. Но в Париже большинство знает меня как Амазонку – l’Amazon.

Она приняла картинную позу.

– Простите, но я не в курсе, – ответила я. – Сама я из Чикаго.

– Чикаго? – удивилась она. – Давно здесь?

– Два года.

– О, моя дорогая, тогда вам не стоит – как это по-английски? – копать глубже.

– Очевидно, – согласилась я. – А вы в Париже?..

– Целую вечность, – закончила она. – Приехала в Париж еще ребенком. Мы с сестрой ходили в школу в Ле Рюш, учились у самой Мари Сувестр. О ней вы, конечно, слышали.

– Не слышала, – покачала я головой.

– Нет? Тогда вы обязательно должны были слышать о ее самой знаменитой воспитаннице, Элеоноре Рузвельт, – настаивала она.

– Нет, я ее не знаю. С другой стороны, я ведь из Чикаго.

– Да прекратите вы твердить это, – фыркнула она. – Какая разница, откуда вы? Я, например, из Дейтона.

Январское солнце садилось, и Мод зажгла газовые лампы. Группы беседующих постоянно формировались и переформировывались. Только пожилые французские аристократки продолжали сидеть на месте в центре этого калейдоскопа, пока во второй половине дня и ближе к вечеру прибывали все новые гостьи. Мы ели пирожные, пили чай и говорили, говорили, говорили… Натали сообщила мне, что ее отец заработал свое состояние на продаже комплектующих для железнодорожных вагонов Джорджу Пульману в Чикаго.

– Ох этот Пульман, – сказала я. – Один мой кузен работал у него и жил там же, на работе, пока не сказал, что больше не может это выдержать. Слишком много разных правил и ограничений. Дома рабочих принадлежат компании, и та диктует им, как им себя вести. В общем, мой кузен присоединился к забастовщикам. Он говорил, что Пульман – кровопийца и что… – Я осеклась. – Простите. Я забыла про вашего отца.

Натали пожала плечами:

– Пульман – жуткий капиталист-эксплуататор, а мой отец – тиран, слепо преданный интересам своего класса. Лучшим, что он сделал для нас с мамой, было то, что умер он молодым, оставив нам состояние. Я трачу его деньги на красивую жизнь для себя и своих друзей, чтобы поддерживать искусство. Вы обязательно должны навестить нас в Temple des Amis, – заявила она.

– В Храме дружбы, – перевела я. – Звучит интригующе.

– Мод никогда у нас не была, – сказала Натали. – Боится, думаю. Не может рисковать из-за скандала с Макбрайдом и судебного процесса.

Я кивнула, а сама задумалась, чем это визит к Натали может навредить репутации Мод в ее делах с майором.

– Мужчины, – сказала она. – Один раз впустите их в свою жизнь, и они будут контролировать вас постоянно. Лиана[96] так и не заметила, что попала в кандалы, хоть и была самой желанной куртизанкой во Франции.

О чем это она? Что за Лиана? Куртизанка? Жаль, что не пришла мадам Симон. Но даже она оказалась бы в замешательстве при виде следующей женщины, подошедшей к нам. Очень суровая с виду, она была одета в мужской костюм.

– Ромейн Брукс, великая художница, – пояснила Натали и выдержала еще одну паузу.

Я, конечно, снова кивнула, а сама подумала: «Господи, кто они, все эти женщины?»

– А это герцогиня де Клермон-Тоннер.

– Элизабет, – по-простому представилась герцогиня.

– Настоящая француженка, – одобрительно кивнула Натали. – Не какая-нибудь богатая американка, насмехающаяся над аристократией.

В общем, незаметно время близилось к вечеру.

Часов в пять мне пришла мысль, что здесь не хватает лишь Гертруды Стайн и Алисы Би. Токлас. И что вы думаете? Они появились обе. И были ужасно удивлены, увидев здесь меня.

– А вы что тут делаете? – с ходу поинтересовалась Алиса. – Нам говорили, что здесь собираются самые изысканные женщины Парижа.

– Правильно говорили, – кивнула я. – Хотите, познакомлю вас с нашей хозяйкой? Уверена, она не станет возражать против того, что вы вламываетесь к ней на прием.

– Ваши друзья из Чикаго? – спросила у меня Мод, когда я подвела их к ней.

– Из Питсбурга, – уточнила я.

– А я там была?

– Вполне могли быть. Просто не запомнили. У них там нет озера.

– Зато есть реки, – вставила Гертруда. – Целых три.

– Простите, – сказала Алиса, обращаясь к Мод. – Разрешите вам представить: это Гертруда Стайн. Гертруда Стайн – известная писательница и коллекционер.

– Конечно, – кивнула Мод. – Джон Куинн говорил мне о вас.

Алиса удовлетворенно улыбнулась. Я оставила их за беседой, а сама подошла к женщине, стоящей рядом с Элизабет де Мо.

– А, мисс Келли, – сказала та. – Познакомьтесь, это Сильвия Бич. Я знала ее еще малышкой. Ее отец был пастором американской церкви в Париже.

– Он отвез нас обратно в Нью-Джерси, но я не могла дождаться, когда вырасту, чтобы снова вернуться в Париж, – поведала Сильвия.

– Моя бабушка была пресвитерианкой, – рассказала Элизабет де Мо. – Но потом, конечно, обратилась в католическую веру. Однако мой отец поддерживал американскую церковь из преданности к ней.

Было очень мило с ее стороны объяснить мне это, потому что все остальные почему-то автоматически ожидали, что я понимаю, о чем они говорят.

Элизабет обернулась к Сильвии:

– Но тогда вас ведь звали Нэнси, верно?

– Да. Я изменила имя на Сильвия в честь моего отца, Сильвестра.

– А он у вас пресвитерианский священник? – спросила я.