Ирландское сердце - Мэри Пэт Келли

– Погодите, – вспомнила я. – Моя бабушка рассказывала о дилижансах Бьянкони. Мой дед во время Великого голода получил работу – он был кузнецом в этой компании. И эта работа спасла жизнь им всем, – продолжила я. – Без этого они все умерли бы… Как интересно, что истории наших семей столь замысловато переплетаются. А сейчас мы встречаемся здесь. Поразительно.

– Да уж, – согласилась Мэри. – Но у нас, ирландцев, часто всплывают неожиданные связи и пересечения.

«Но у нас, ирландцев». Мне понравились ее слова.

– Вы живете в Париже? – поинтересовалась я.

– Да. Я медсестра. А вы приехали из Америки?

– Да, но я уже два года здесь.

Я собиралась объяснить подробнее, но тут к нам, покачиваясь, направилась Мод Гонн под руку с женщиной, почти такой же высокой, как и она, но постарше. Из-под краев ее шляпы, очень похожей на военную, выбивались седые локоны. Ее юбка и жакет были сшиты из темно-зеленой шерстяной ткани. Грудь пересекал кожаный ремень портупеи. Это определенно была униформа. «Не еще ли одна Жанна д’Арк?» – подумала я.

– Дамы, позвольте мне представить вам Констанцию Маркевич, – объявила Мод. – Графиню, а также офицера Ирландской гражданской армии Джеймса Коннолли.

Я встала и слегка поклонилась. Она протянула мне руку, которую я схватила и трясла, как мне показалось, несколько минут. Ну не честь же мне ей отдавать!

– Все эти рукопожатия – это очень по-американски, – заметила она, и выговор ее очень напоминал выговор Мод – тот же акцент.

А я подумала, что знаю ее. Знаю ее историю. В свое время чикагская «Ситизен» писала о сестрах Гор-Бут, дочерях дворянина, боровшихся за дело. Сестра Вероника рассказывала нам, что Констанция вышла замуж за польского аристократа, но сейчас было похоже, что она записалась в какую-то армию. С нашими знатными дамами она вела себя очень непринужденно, беседуя с ними на идеальном французском.

– Я сейчас с удовольствием уничтожила бы чашечку чая, – сказала Констанция Маркевич, обращаясь к Мод.

– Хорошо, – ответила та. – А вы, дамы?

Мы перешли в столовую, где на фарфоровых блюдах были разложены горы пирожных и бутербродов. За большим серебряным чайником стояла очаровательная молодая женщина, с которой мы встречались на всенощной мессе.

– Изольда, моя кузина, – представила ее Мод.

Я тогда подумала, что ей, наверно, лет двадцать, но теперь, вблизи, заметила то, что пропустила в церкви: она была точной копией Мод.

Антуанетта, Шейла и Мэри Бьянкони помогли герцогине, графине и Элизабет де Мо сесть к столу. Я стояла рядом с Констанцией Маркевич, готовясь представиться ей и спросить о Питере. Но не успела, потому что в этот миг она «уничтожила» свою чашку чая, осушив ее одним большим энергичным глотком.

Я начала сразу же, как только с чаем было покончено:

– Уф-ф, графиня, Мод, хм-м, возможно, упоминала, что я знакома с Питером Кили. И я…

Но тут меня прервал громкий шум из соседней комнаты. Кто-то настойчиво стучал в переднюю дверь. Английские шпики? Французская полиция, накрывшая гнездо немецких шпионов?

Я смотрела на этих хорошо одетых женщин, которые сейчас явно были напуганы. Может, нам следует бежать через черный ход? Как, интересно, будет по-французски «удираем, это копы»?

Юная Изольда вышла из-за стола и подбежала к Мод.

– Это он. Это он. Ломится сюда.

Мод обняла ее за плечо.

– Ничего не бойся.

На пороге появилась Барри Делейни.

– Как Макбрайд посмел явиться сюда?! – возмутилась она.

Выходит, никакая это не полиция. А майор.

– Он посмел, потому что суд предоставил ему такое право, – ответила ей Мод. – Заберите Изольду. И идите в комнату Шона.

Она едва ли не вытолкнула их перед собой из зала.

– Мод смогла добиться лишь разделения, но не развода, – тихим голосом пояснила мне Констанция Маркевич. – Какие-то сложности международного законодательства. Ни она, ни Макбрайд не являются гражданами Франции. Мод обвиняла его в жестоком обращении по отношению к ней и Изольде, но суд признал его виновным только по одному пункту, по поводу его пьянства, и разрешил Макбрайду посещать Шона. Мод боится, что Макбрайд может просто схватить Шона и увезти его в Ирландию, где суды точно предоставят ему право опекунства.

Жестко. А что, если бы я вышла за Тима Макшейна и родила ребенка? Я была бы привязана к нему навеки! Ужасно даже подумать о необходимости обращаться в суд, чтобы стать свободной. Господи, какой был бы скандал. Позор для всей нашей семьи. А то и что-нибудь похуже. Я до сих пор не забыла ощущение, когда руки Тима держали меня за горло. Мужья убивают своих жен, матерей своих детей, и такое происходит постоянно. Так что мне были понятны паника Изольды и страх, скрывавшийся за успокаивающими словами Мод.

В дверь снова постучали.

Мод вернулась в зал.

– Констанция, пойдем со мной, откроем.

– Нет, я пойду, – заявила я. – Будет лучше, если он увидит кого-то незнакомого.

Как ни забавно это звучало, но мужчины, жестоко обращающиеся со своими женами, не нападали на посторонних женщин.

– Скажите ему, что нас тут нет, – попросила Мод. – А мы уйдем по черной лестнице.

Я представила, как говорю: «О, майор Макбрайд! Мне так понравилась ваша речь в Чикаго». Буду заговаривать ему зубы, чтобы все остальные могли в это время скрыться.

Мод и Констанция. Обе такие сильные и резкие, готовые бросить вызов Британской империи. И испугались мужика, который, как муж Мод, может зайти сюда и навести шороха. Потому что имеет на то право. Господи, а как же их права? Англия завоевывает Ирландию. Джон Буль бесчестит Эрин. Ведь Эрин – кельтское название Ирландии – все-таки, женщина. Помоги ей, Господи.

Антуанетта и Шейла стояли перед тремя знатными французскими дамами, как телохранители. Мэри О’Коннелл Бьянкони шагнула вперед.

– Я тоже иду, – твердо заявила она.

По мере того как мы приближались к двери, стук становился все громче. Подойдя вплотную, я набрала побольше воздуха в легкие, взяла себя в руки и, еще раз взглянув на Мэри, спросила:

– Кто там?

Я ожидала услышать гневный мужской рев, однако вместо этого раздались голоса женщин, которые говорили одновременно. А потом послышался хохот. Вот это номер!

Я открыла дверь.

– Вы?.. – невольно вырвалось у меня.

В окружении еще пятерых женщин стояла Габриэль Шанель собственной персоной! Вся компания дружно хлынула в дом.

– Скажите Мод, что все в порядке, – сказала я Мэри и отступила назад, чтобы пропустить всех.

Габриэль Шанель приняла меня за горничную.

– Où est Madame?[95] – спросила она у меня.