Эдвард Сноуден. Личное дело - Эдвард Сноуден

Фаза «чтение» заканчивается на стадии разложенных по папочкам файлов. Но они все еще находились в компьютере, который не был моим, и находился глубоко под землей в Туннеле. Перейдем же к фазе «запись» – которая в моем случае означала чудовищно медленный, невыносимо затянутый процесс копирования из наследия Dell чего-то такого, что я мог бы скрытно вынести из здания.

Самый простой и легкий способ скопировать файл с любого объекта разведсообщества – он же и самый старый: фотокамера телефона. Смартфоны, само собой, в зданиях АНБ запрещены, но сотрудники часто по ошибке приносят их с собой в любое время, зная, что никто не обратит внимания. Их оставляют в спортивных сумках или в карманах ветровок. Если изредка работников застают со смартфонами в руках, то, конечно, никто не кричит «караул» – смущенные владельцы трубок просто выслушивают замечание с предупреждением, особенно если это первое нарушение. Но иметь при себе смартфон, нагруженный секретными документами АНБ из Туннеля, – рискованная затея. Конечно, никто не заметит, если я выйду с объекта с телефоном, на который сфотографирован один-единственный отчет о пытках, но мне совсем не улыбалось делать тысячи фотографий с моего компьютерного экрана, сидя посреди совершенно секретного объекта. Также телефон нужно было настроить таким образом, чтобы ни один, даже самый гениальный криминальный эксперт, заполучив его в свои руки, не мог найти в там ничего криминального.

Я воздержусь от подробного описания того, как на самом деле я справился с копированием и шифрованием, так что АНБ может пока спать спокойно. Упомяну, однако, какую технологию сохранения файлов я использовал. Забудьте про флешки: они крупноваты, к тому же вместимость их довольно маленькая. Вместо этого я выбрал SD-карты памяти – сокращение расшифровывается как Secure Digital, «безопасные цифровые», мини– и микро-размера.

Вы узнаете SD-карты, если когда-нибудь пользовались цифровой фото– или видеокамерой или хотели увеличить память на своем планшете. Это крошечные мерзавцы, притом настоящее чудо из мира флеш-накопителей: 20×20,5 мм – miniSD и 15×11 мм – microSD, размером с ноготь на вашем мизинце – можно спрятать надежно. Такую штуку можно засунуть между гранями кубика Рубика и сверху заклеить, никто не увидит. В другой раз я положил карточку в носок, а еще – самый параноидальный случай – засунул за щеку, чтобы если что проглотить. К концу, когда я собрал все необходимые свидетельства, я хранил карточку в глубине кармана. Они не определяются металлоискателями, да и кто не поверит, что я просто не заметил такую мелочь в своем кармане?

Размер SD-карт имеет и свои минусы – скорость передачи информации через них очень небольшая. Большие массивы данных всегда копируются долго, по крайней мере дольше, чем вам хотелось бы. И продолжительность вырастает еще больше, когда вы копируете не на скоростной жесткий диск, а на крохотную силиконовую пластинку, обернутую в пластик. К тому же я не просто копировал – я занимался дедупликацией, сжимал, шифровал, причем ни один из этих процессов нельзя было выполнять одновременно с другими. Я применял все свои накопленные умения сохранять файлы, потому что, по сути, все годы это и было моей основной работой. Я создавал «хранилище» для «хранилища» данных АНБ, создавая «резервную копию» злоупотреблений разведывательного сообщества.

На полное заполнение SD-карты уходило по восемь и больше часов. И хоть я вновь стал работать по ночам, эти часы были просто ужасны. Старый компьютер пыхтит, монитор выключен, потолочные панели, экономя энергию в ночное время, горят еле-еле… И вот я время от времени включаю монитор, чтобы проверить прогресс, и ежусь. Вы знаете это чувство, когда на мониторе высвечивается: «84 % завершено», «85 % процентов»… Осталось еще 1:58:53… И к тому моменту, как завершены все сто процентов, я уже весь взмок, в глазах темно, а в коридоре мерещатся чьи-то шаги…

Финальный этап: «выполнение». Все карточки заполнены, пора думать о путях к отступлению. Весь этот жизненно важный архив я должен вынести из здания, пройти мимо начальников и военных в форме, вниз по лестнице, по пустому холлу, пройти сканирование бейджей, вооруженную охрану и воздушный шлюз – зону безопасности с двумя дверями, где вторая дверь не откроется, пока не закроется предыдущая, а твой бейдж не будет проверен. А если все пойдет кувырком, охранники вынут оружие, двери закроются, и ты промямлишь: «Что? Что-то не так?» И вот именно здесь – судя по всем отчетам, которые читал, и кошмарам, которые видел – меня бы и поймали. Каждый раз, выходя, я будто каменел. Усилием воли старался не думать о SD-карте. Когда об этом думаешь, ведешь себя как-то по-другому, более подозрительно.

Неожиданный бонус того, что я стал лучше понимать принципы надзора в АНБ, заключался в том, что я стал лучше распознавать опасности, которые мне грозили. Другими словами, изучив системы слежки агентства, я стал разбираться, как не быть ими пойманным. Моими «наставниками» в этом деле стали обвинительные заключения, которые правительство предъявляло бывшим агентам – в большинстве своем действительно форменным негодяям, которые «отфильтровывали», говоря жаргоном разведки, засекреченную информацию для своей же выгоды. Я собирал и изучал очень много таких обвинений. ФБР, агентство по расследованию всех преступлений в сфере разведсообщества, страшно гордилось, сообщая, как были схвачены те или иные злоумышленники, а я извлекал выгоду из их опыта. Как я понял, в каждом случае ФБР выжидает, когда преступник закончит свое дело и пойдет домой. Иногда ему дают взять информацию из Пункта безопасного хранения информации[66], представляющего собой изолированную от наблюдения комнату или здание. Его выпускают, и он смешивается с толпой, причем нахождение в толпе – уже само по себе преступление, предусмотренное федеральным законом. Я часто представлял команду агентов ФБР, затаивавшихся в ожидании меня, – прямо здесь, в самом далеком конце Туннеля.

На выходе я всегда добродушно обменивался шутками с охранниками, и тут мой кубик Рубика всегда оказывался особенно кстати. Охрана и все остальные в Туннеле знали меня как «парня с кубиком», потому что я всегда верчу его в руках, спускаясь в холл. Я так наловчился, что мог собрать и разобрать его одной рукой. Он стал моим тотемом, талисманом, моим отвлекающим маневром – как для меня самого, так и для моих сослуживцев. Многие воспринимали эту привычку как выпендреж или повод к заумному разговору. Мне он, конечно, помогал справиться с тревогой. Он меня успокаивал.

Я купил несколько кубиков и подарил их всем коллегам. Каждый, кто взял его, получил от меня пару советов. Чем больше люди к ним привыкали, тем меньше они разглядывали меня.

Я хорошо ладил с охранниками – или внушил себе это. Может быть, потому, что знал, где в это время витали их мысли: где угодно. Я ведь когда-то тоже охранял здание CASL. И хорошо себе представлял, как тупеет мозг, когда проводишь бессонную ночь на ногах. Сначала болят ноги. Немного времени спустя болит все тело. И тебе становится так одиноко, что ты готов заговорить со стеной.

Я решил стать более занимательным, чем стена, заранее придумав по паре фраз на все случаи жизни. С одним охранником я заговаривал о бессоннице и трудностях дневного засыпания. С другим парнем мы трепались о политике. Он называл демократов «дерьмократами», так что до беседы с ним я взял за правило читать новости на Breitbart News[67]. Что было общего у них обоих, так это реакция на мой кубик: он вызывал у них улыбку. За все время моей работы в Туннеле каждый раз кто-нибудь из них затягивал: «О-о-о, чувак, я тоже любил в детстве играть с этой штукой». И тут же, неизменно: «Я переклеивал наклейки, чтобы кубик собрался». Я тоже, дружище. Я тоже.