Дитя Всех святых. Перстень со львом - Жан-Франсуа Намьяс

— Нет, Мадам, я пленник, а вашей воспитаннице подобает сочетаться браком только со свободным человеком.

Отказ был дерзок, но причина благородна. Французская Мадам согласилась. Было условлено, что к этому разговору вернутся, когда выкуп за Франсуа будет уплачен.

Выйдя из покоев Изабеллы, Франсуа в первый раз открыл свое сердце Ариетте.

— Я солгал, Ариетта. Я не могу жениться на вас не потому, что я пленник.

— Значит, это потому, что вы меня не любите.

— Я люблю вас, но не хочу, чтобы вы вышли замуж за слепца. Я стал бы для вас все равно что ребенок или калека, существо, которое будет вашей вечной обузой.

— Вы будете мне самым сильным, самым надежным из мужей, который выведет меня из любого жизненного лабиринта. А наших детей никто не сможет воспитать лучше, чем вы!

— Что я могу? Разве что научить их владеть оружием…

— Чтобы ловко драться? Любой наемник сможет сделать это не хуже. Нет, рыцарем делают не руки и даже не глаза, а благородство, верность, ясность мысли, мужество…

— Вы говорите прямо как мой дядя.

— А как говорил ваш дядя?

— Как мудрейший из людей.

— Ваши сыновья прибавили бы блеска вашему гербу, а дочери отзывались бы о вас только с любовью и уважением.

— Я француз, Ариетта, и наши сыновья тоже будут французами. Им придется сражаться с врагом, даже если это англичанин. Согласитесь ли вы, чтобы ваши сыновья подняли оружие против вашей страны?

— Таков удел женщины. Французская Мадам произвела на свет тех, кто причинил Франции наибольшее зло. Для нас, женщин, супруг и дети становятся единственной вселенной.

Франсуа промолчал, и на этих словах они расстались.

***

Ко дню своего двадцатилетия, 1 ноября, Франсуа пожелал присутствия своего оруженосца. Разрешение на это было даровано. Но людям Изабеллы Французской понадобилось немалое время, чтобы разыскать Туссена и доставить в Хертфорд. Туссен предстал перед своим господином 31 октября 1357 года, как раз накануне их дня рождения. Как только они остались вдвоем, Франсуа воскликнул:

— Бьюсь об заклад, что с Капитаншей у тебя все кончено: ты больше не пахнешь рыбой!

Туссен хмыкнул:

— Если бы вы могли меня видеть, господин мой, вы бы наверняка сказали что-нибудь другое! Я благословляю вас за то, что послали за мной, а не то бы вы больше никогда меня не увидели!

Сказать по правде, на Туссена и впрямь больно было смотреть. Он был оборван и худ, словно какой-нибудь отшельник-аскет. Он рассказал Франсуа о своих злоключениях.

— Представьте себе, у Мортимеров оказалась дочка. А поскольку она терпеть не может ни кошек, ни рыбу, то решила удалиться в монастырь. Однако, будучи еще послушницей, она имеет право покидать стены обители. Вот она им и воспользовалась, чтобы навестить родителей. Убедить ее в том, что она поспешила с выбором жизненного поприща, мне хватило одной ночи. Но я перестарался. Она сбежала и сделалась портовой шлюхой. Узнав об этом, Мортимер вознамерился меня убить, и мне тоже пришлось пуститься в бега. Мне удалось спрятаться, и просто чудо, что он меня не нашел.

Двадцатилетие Франсуа и двадцатитрехлетие Туссена отметили очень весело. А там и Рождество пришло. Погода для этого времени года стояла исключительная, и до Франсуа дошел слух, что ночью 6 января, в праздник Богоявления, оба короля решили устроить турнир. Ночные турниры, которые Иоанн Добрый просто обожал, во всем походили на дневные, за исключением того, что развертывались они при свете факелов. В зыбкой полутьме зрелище схваток, коней, доспехов и щитов с гербами становилось еще более захватывающим. Франсуа постарался как можно скорее забыть эту новость, которая лишь добавляла горечи к его положению, и сосредоточился на том, чтобы достойно встретить Рождество.

Они с Ариеттой присутствовали на полночной мессе в хертфордской часовне и пылко молились. Когда под голоса певчих священник объявил о Рождестве Спасителя, они изо всех своих сил надеялись на чудо. Ариетта знала, что, покуда Франсуа слеп, он не захочет взять ее в жены; а он, потерявший зрение ровно восемь месяцев назад, молил Пресвятую Деву, Мать только что родившегося Бога, чтобы эта священная ночь стала для него последней и чтобы поутру он увидел зарю вместе со всеми…

За время их знакомства Франсуа лишь один-единственный раз взял Ариетту за руку — тогда, на балу. Однако потом он воздерживался от любого прикосновения к ней, хотя из-за его увечья это было бы вполне допустимо. Только когда им случалось идти вместе, он брал ее за руку, но и то лишь потому, что был вынужден к этому, и так легко, насколько это было возможно, едва притрагиваясь к ткани платья. Но здесь, в этой часовне, окутанной запахом ладана, под звуки музыки и пение фрейлин, Франсуа не смог устоять. Ариетта по-прежнему была рядом, как и все шесть месяцев, что он провел в Хертфорде, и он знал: она молится за него. И прямо посреди богослужения он взял ее за руку.

Двое молодых людей не разнимали рук и во время пира, который последовал за мессой; а когда настало время уходить, они, не сговариваясь, словно это разумелось само собою, направились в комнату Франсуа. Они разделись и легли в постель молча; без единого слова обошлись они и во время ночи своей любви.

Франсуа проснулся первым, и довольно поздно — вероятно, уже после того, как отзвонили сиксту, потому что солнце ярко светило в окна спальни. Окон было два, оба с витражами, имеющими в центре щиток с новым гербом Англии: два леопарда и над ними — французские лилии. Сначала Франсуа отметил про себя все эти подробности, потом увидел нагое тело Ариетты. И только тогда он понял, что случилось. Он не закричал. Напротив. Словно новость была так хрупка, что могла пострадать от любого шума, он прошептал:

— Я вижу…

Этот шепот разбудил Ариетту. Она села на постели. Франсуа увидел ее зеленые глаза, устремленные на него, ее рыжие волосы, ее дивное тело и был так этим потрясен, что только и нашелся сказать:

— Ариетта Ясногрудая…[19]

Франсуа заключил ее в свои объятия. Ариетта станет его женой. Сам Бог так судил. Да, да, Спаситель, которому они вместе молились в ночь его Рождества, не просто внял их мольбе, он сделал так, чтобы первым видением Франсуа стал герб, объединивший в себе леопардов и лилии; тем самым Господь недвусмысленно предписывал союз Ариетты Английской и Франсуа Французского.

Франсуа спросил ее, хочет ли она стать его женой. И Ариетта ответила:

— Да.

Когда миновали первые мгновения счастья, Франсуа и Ариетте пришлось подумать о проблеме, которая готова была встать перед ними во весь рост. Прозревшему Франсуа не разрешат долее оставаться в Хертфорде. Тем, что его принимали тут столь благосклонно, он был обязан своей слепоте. Отныне ему придется разделить судьбу прочих рыцарей простого звания: отправиться в тюрьму, а то и в лондонский Тауэр.