Дикий барин в домашних условиях - Джон Шемякин

Единственные, кто улыбается и приветлив, это обладатели «мини-куперов», «шкод» – псевдо «мини-куперов» и разных жёлтых точил.

По виду эти весельчаки – конченые дизайнеры (таких у нас в паркинге, как полагается по биологии, каждый восьмой).

Что и мало, и очень много одновременно.

Сегодня утром в лифте до меня ехал какой-то сугубо местный герой.

Я ему, любезному купидону, даже имя придумал. В духе американских комиксов.

Человек-перегар.

Надо теперь ему придумать биографию, подружку, напарника, волшебный костюмец.

Имя врага ЧП я уже придумал. Пропротен его зовут.

У Пропотена, между прочим, 100. А это заставляет не просто задуматься, но и завидовать.

Провёл сегодня весь день в бассейне. Выставил наружу только ноздри и смышлёные свои глазыньки. Которыми смотрел на людей.

Потом забрался на надувной матрас и весьма ловко ел ягоды с мороженым.

Потом снова ушёл на глубину и бронзовотело резвился в пучине.

Потом, повизгивая и ёжась, прыгал с трамплина в лазурь.

Потом меня сноровисто отнесли к катеру и, привязавши к нему, пытались катать по глади.

По-вараньи отлёживался под зонтом, не мигая глядя на зелень и желтизну. Пил шампанское из мисочки, обмахиваясь газетой.

Потом мне позвонил сын и сообщил новость, которая меня бы не огорчила, если бы не огорчила сына. Но с сыном мы найдём выход из любой мужской ситуации.

Потом ел не очень вкусный виноград и вкусные персики.

Не ответил вовремя на важнейшее для меня письмо, чувствую себя от этого негодяем. Но это письмо я прочёл только что, и поэтому я не очень настоящий негодяй.

Я бы ещё пару дней в бассейне просидел, торопливо клянча у зрителей жратву, но письмо позвало в дорогу. А с этим делом у меня проблемы постоянные. Так уж я устроен. Стоит мне где-то присесть на минуту, не говоря уже о переночевать, как я уже пустил корни, обустроился и никуда больше не хочу. Уже сижу на лавочке с хлеборобной основательностью, уже чужую кухарку трогаю за естественности, уже общий любимец, уже предлагают жалованье и бляху на фартук.

Это не нравится моим близким. Они с каким-то непонятным для меня упорством стремятся меня постоянно перемещать. Вот казалось бы – ну, растопырился несколько я в воротах ногами, не желая съезжать с загородного домовладения, ну, кричу я «помогите!», плачу, не знаю, причитаю, – так бросьте меня, перешагните через меня и ступайте туда, куда вам хочется! Оставьте меня лежать в спелых пыльных лопухах, я ещё в них повою немного для приличия, да и отползу к себе в беседку, где спокойно почитаю или ещё что сделаю. Может быть, даже и состругаю чего из корня или горшок слеплю…

Нет! Меня надо тормошить и волочь в новое место. Или в старое место, откуда с приключениями выволакивали третьего дня.

Привезли. А я в городе давно не был – уже в подъезде почуял неладное.

Хотя что я могу ладного учуять в нашем подъезде?

Сначала в нашем подъезде роль привратных служителей выполняли два изрядных дедуси. При них в подъезде пахло дедусями. Запах на большого любителя. Наши дедушки не только курили под лестницей, но и смело готовили там себе еду. В основном, жарили на сале картошку, иногда рыбу. Эту уже на подсолнечном масле.

Побухивали, конечно. Основательно так. Типичная картина – дедушка устал и, положивши голову на скрещенные руки, тихо стонет во сне.

Поэтому еда часто пригорала. Потом пригорел один из дедушек, привалившись ватной своей спиной к тёплой электрической плитке. Я в это время, весело помахивая помойным ведром, кокетничал с очень интересной соседкой и первым увидел тлеющего ветерана. Дедушка дымил густо, как мессер в кубанских ковылях.

Потушенного мной консьержа отставили купно с товарищем его. И они ушли в мороз.

Потом у нас в подъезде наступило царство гламура. На правлении нашего ТСЖ «Пять звёзд» (я тоже много рифм знаю), сжимая под мышками тявкающих крошечных собачек, жильцы постановили набрать настоящую гламурную охрану.

Парни в белых обтягивающих майках продержались ровнёхонько неделю, и их разобрали себе одинокие участницы жилтоварищества. Не всех, конечно. Некоторые мальчуганы умудрились начать ухаживания за замужними дамами и потом некоторое время скрывались от разъярённых мужей. А двое так просто заехали на больницу. Одного из них я недавно видел в стрип-клубе «Паутина». Он там работает, счастлив, весь в масле и блестках, не скажешь, что год назад зубы у него были настоящие и звали его Стасик.

Эпоха бабушек считается мной золотым веком нашего подъезда. Уютные старушки блестели глазками из своей норы, в подъезде пахло опрятной очередью в собесе. Было мило. Но старух передушили поодиночке наши дети, которым не нравилось, что старушки стучали на них родителям. Сказать честно, я сам одну привратницу чуть не задушил, когда она мне вывалила некоторые подробности жизни соседей. Потому как если она мне про них такое рассказывает, то что же она рассказывает им про меня?! Тут невольно содрогнёшься…

А теперь у нас в подъезде, не иначе, военное положение. Люди с шевронами заняли основные подъездные стратегические точки.

Буду разбираться. Я в форте Аламо не подписывался жить.

Мнения о совместном праздновании Нового года на правлении ТСЖ разделились.

Одни говорили, что это хуже изнасилования – праздновать всем подъездом Новый год. А вот другие, напротив, считали, что это – о! о! – гораздо, гораздо лучше изнасилования!

Я, как всегда, метался меж сторонами в образе юной одноногой маркитантки. Не определился.

Сосед-журналист П., ранее выдвигавший лозунг про моржевание во дворе и оплаченную ТСЖ святую купель в Каменной чаше, теперь подготовил сценарий совместных торжеств в ночь с 31 на 1-е. Сценарий мне понравился. Я просмотрел его мельком.

Какой там тридцать седьмой год… Энтузиазм вечен!

Соседка по подъезду отчего-то уверена, что я: а) антрополог и б) разбираюсь в причинах головных и брюшных болей.

Мы не встречаемся с соседкой на постоянной основе, но пока до своего семидесятого этажа на лифте с ней доедешь, успеешь и сон расповедать, и умение жить показать.

К двадцатому этажу мысленно женимся, я начинаю пить, она худеет.

К тридцатому – угон автомобиля, карты, модели, контральто.

К сороковому я остепеняюсь и лысею, она задумывается о разводе.

Сорок пятый – шумная возня в суде.

Шестьдесят второй этаж – случайная встреча в Биаррице.

К шестьдесят пятому я теряю сознание, обретя миллионы.