Ночь печали - Френсис Шервуд

— Я убью тебя, — пробормотала Малинцин на языке науатль.

— Что ты говоришь, дорогая?

— Кетцалькоатль так бы не поступил.

— Если кто-то и является Кетцалькоатлем, то это я. А поскольку я не Кетцалькоатль, то все это лишь выдумки для детей. Мы живем в жестоком мире и должны вести себя по-мужски. Разжечь костры!

— Разжечь костры! — пронеслось по рядам солдат.

Чолульцы горели целый день. Испанцы, семпоальцы, ксокотланцы, тласкальцы, все рабы, слуги и наложницы смотрели на это. Чолульским женщинам и детям тоже пришлось смотреть на казнь. Нуньес стоял с каменным лицом, прижав к груди Кай, чтобы она не могла этого видеть. «Помнить — это значит вновь испытывать страдания и превосходить эти страдания», — сказал он. Аду стоял рядом с Альварадо, пряча лицо в гриве коня Алонцо. Алонцо бил копытом землю. Губы отца Ольмедо двигались в молитве. Берналь Диас, усевшись на камень, попытался сосредоточиться на своей книге. Исла стоял, заложив руки за спину и широко расставив ноги. Он старался казаться стоиком, но губы у него дрожали. Он часто моргал. Франсиско нигде не было видно.

Тем вечером офицеры собрались в новой комнате Кортеса во дворце — касика Чолулы они тоже убили. Все кашляли, так как город окутали густые клубы дыма. В нос лезла вонь паленой плоти и жженой соломы. В городе выжили только женщины, дети и старики. Всем им клеймили лбы как будущим рабам.

— Ты слышал как тот индеец с лицом, покрытым шрамами, кричал: «Мешико!»? — отметил Исла. — Как будто армия столицы могла выскочить из укрытия и спасти его.

— Они все узурпаторы, восставшие против великого императора Карла Пятого. Пусть усвоят этот урок. — Кортес пребывал в отличном настроении.

— Трудно усвоить урок, если ты мертв, — буркнул Нуньес.

— Ты не христианин, — осадил его Исла. — Ты не понимаешь.

— Он христианин, — вмешался Ботелло. — Он выкрест. Я не христианин, но вот я спрашиваю Франсиско, наибольшего христианина из всех нас, и я спрашиваю у него, понимает ли он. А он не понимает.

— Франсиско дурак, — заявил Кортес.

— Благодарю вас сердечно, сеньор, — вышел вперед Франсиско, взяв себя в руки. — Я стремлюсь к глупости и всеми средствами пытаюсь преодолеть заносчивость тех, кто считает себя умнее других. Такой грех — грех вдвойне, ведь грешник думает, что непогрешим. Да не отделит же работа разума меня от человека или любого другого живого создания. Эта мысль достойна презрения.

— Это ты достоин презрения, Франсиско. Ты настолько жирный, что даже двигаться не можешь. Ты даже трусливее Альварадо. Ты жадный и отвратительный. Что хорошего ты вообще сделал? Тебе жаль дикарей, которые убивают своих же собратьев во время кровавых жертвоприношений. Ты, монах, поцеловал бы ты своего убийцу? Как тебе не стыдно, Франсиско!

— Так значит, сеньор Кортес, я низший из низших, как и все, кого я почитаю, начиная со Спасителя нашего Иисуса Христа. И все же я не понимаю, зачем убивать столько людей.

— Сыночек, сыночек! — донеслось с улицы.

Старушка до сих пор бродила по городу, зовя своего ребенка.

— Она будет надоедать нам, — сказал Исла, — если мы не заставим ее замолчать.

— Уберите кто-нибудь эту старую дуру с улицы. — Кортес повернулся к Берналю Диасу, а тот и рад был уйти отсюда. — Утопи ее в колодце.

— Но господин, капитан, команданте, я же писатель!

— Берналь Диас, твои руки не чище наших. Делай, что тебе говорят. Mañana nos vamos de este sitio del demonio, comprende? Завтра мы покинем это богом забытое место, понятно? Сейчас ты здесь, а не на страницах какой-то книги.

И все же их отъезд из Чолулы пришлось отложить на несколько дней. Сначала раздался гром, настолько оглушительный, что казалось, будто небеса раскололись, протянув вниз острия молний. Капли больно били землю. Все цветы за одну ночь лишились лепестков, и их стебли пригнулись к земле. Грязь со стен домов растворилась и потекла на улицы, перемешиваясь с кровью, листьями и мусором. Каждая семья пыталась вытащить своих мертвецов из горы трупов, но им мешала бушевавшая гроза.

— Тлалок сердится, — сказал Лапа Ягуара Кай и Малинцин.

На третий день дождь прекратился и солнце засияло с такой силой, что находиться на улице стало невозможно.

— Мертвые воины поднялись на небеса и воссоединились с солнцем, — заявил Лапа Ягуара. — Поэтому оно такое яркое. Вскоре это место станет пустыней.

Несмотря на опасность солнечного удара, Франсиско отправился гулять. Он надел свои новые ботинки, чтобы уйти далеко. Франсиско чувствовал, что его переполняет необычайная сила. Он все шел и шел. Ночью он улегся под звездным куполом неба, и ему не было холодно, ведь звезды были его друзьями. На следующее утро Франсиско вышел на небольшое плато далеко от города. Он двигался к побережью, оставив за спиной горы. Спустившись к равнинам, Франсиско приблизился к краю огромной широкой пустыни. Ему уже очень хотелось пить. Он лег спать, а проснувшись утром, снял рясу, новые сандалии и даже большой деревянный крест, висевший на шее. Он чувствовал себя святым Франциском, покинувшим свой дом обнаженным. Было очень жарко. Франсиско медленно шагал вперед, вытянув руки. Горячий песок обжигал его подошвы. Вскоре он уже не мог стоять, но видел все вокруг. Он пополз вперед, а солнце бичевало его спину, окрашивая ее в цвета крови. Изо рта у него пошла пена. Франсиско вырвало. Тогда он спел небольшую песню, последнюю песню, которую он сложил для того, чтобы прославить прекрасный мир, созданный Богом. Эта песня называлась «Ода кактусу».

Часть 4

Oda al Cacto

Cacto con hojas de hule, bordeadas por los dos lados de filas de dientes afilados, yo te quiero.

Ода кактусу

Кактус с рядами острых зубов на резиновых листьях, ах, кактус, цветок-пила, я люблю тебя.

Cacto con ramitas de largas y delgadas hojas, suave pelucita que protege la piel, como filas grandes de montañas de hormigas cruzando el terreno arenoso, tú eres mi inspiración. Pequeños cacto saliendo de la arena gateando, avanzando poco a poco, dame tu valor.

Кактус с длинными тонкими листьями, с мягкими волосками, что защищают кожу твою, ты словно муравейник в этой пустыне, ты вдохновение мое. Кактус, маленький кактус, ты вздымаешься над песком, ты тянешься к солнцу, ты растешь. Одари меня смелостью своей.

Cacto, сото una almohadita cubierta de botones verdes con espinas suaves y amarillas entrelazadas, espinas que parecen una malla de encajes, amplias, como una hoja larga de agave que sirve de cojin cerca del corazón.

Кактус, маленькая подушка, покрытая зелеными бутонами с мягкими желтыми иголками, с кружевными иголками, подушечка для булавок с длинными листьями агавы, ты дорог сердцу моему.