Позитивная иррациональность. Как извлекать выгоду из своих нелогичных поступков - Дэн Ариели

* * *

Часто приходится с грустью признавать, что единственным эффективным способом заставить людей реагировать на страдания является эмоциональный призыв, а не объективное изучение массовых потребностей. Хорошая новость заключается в том, что, когда наши чувства пробуждаются, мы можем стать чрезвычайно заботливыми. Придавая проблемам личностный характер, мы готовы оказать помощь в гораздо большей степени и делаем куда больше, чем могли бы ожидать экономисты от рациональных, эгоистичных и склонных к личной наживе субъектов. Мы должны понимать, что не умеем волноваться по поводу событий большого масштаба, происходящих далеко от нас или затрагивающих множество незнакомых нам людей. Понимая, что наши эмоции непостоянны, а наше сострадание часто заставляет нас делать неверные шаги, мы можем принимать более обоснованные решения и помогать не только тем, кто застрял в колодце.

Хорошо это или плохо, но эмоции быстротечны. Дорожная пробка нас раздражает, подарок — восхищает, ушиб пальца заставляет разразиться проклятиями, но мы не будем слишком долго переживать ни по одному из этих поводов. Иногда охватившие нас чувства вынуждают нас реагировать слишком импульсивно, и впоследствии мы можем пожалеть о своем поведении. Послав яростное письмо начальнику, сказав нечто ужасное любимому человеку, купив то, что не можем себе позволить, мы начнем сожалеть о сделанном, как только импульс прекратит свое действие. (Вот почему здравый смысл говорит нам: «Утро вечера мудренее», «Семь раз отмерь — один раз отрежь» или «Подожди, пока остынешь».) Когда нас покидают эмоции, в особенности гнев, мы бьем себя по лбу и говорим: «Чем же я думал?» В этот момент ясности, сожаления и размышления о случившемся мы зачастую пытаемся утешиться мыслью, что по крайней мере не будем делать этого снова.

Но действительно ли мы сможем в следующий раз, войдя в раж, избежать подобных действий?

* * *

Вот одна история о том, как я потерял терпение. Во время моего второго года работы в скромном качестве доцента Массачусетского технологического института я проводил со старшекурсниками занятия, посвященные процессу принятия решений. Этот курс был частью общей учебной программы по созданию систем для студентов Школы менеджмента и Инженерной школы и управлению этими системами. Студенты проявляли себя пытливыми, и мне нравилось их учить. Но однажды примерно в середине семестра семеро из них пришли поговорить со мной о накладках в учебном расписании.

Пересечение занятий в середине семестра случается крайне редко. Оказалось, что эти студенты посещают также курс по финансам. Преподаватель — назовем его Пол — в течение семестра отменил несколько своих занятий по расписанию и, чтобы компенсировать пропуски, назначил дополнительные встречи. К сожалению, получилось так, что они начинались примерно на середине моих трехчасовых занятий. Студенты рассказали мне, что крайне вежливо сообщили Полу о случившейся накладке, но тот просто отмахнулся, заявив, что его занятия носят приоритетный характер. По его словам, какие-то эзотерические изыскания в области поведения человека ни в какое сравнение не идут с финансовым курсом.

Разумеется, мне было досадно. Я никогда не встречался с Полом, но знал, что он известный преподаватель и бывший ректор одной из школ. Так как я занимал крайне низкое место в академической табели о рангах, в моем распоряжении было мало рычагов воздействия, и я не знал, как поступить. Желая быть максимально полезным своим студентам, я разрешил им покидать класс после первых полутора часов, для того чтобы успеть на занятия по финансам, и был готов рассказать им пропущенную часть на следующее утро.

На первой же неделе в середине занятия семеро студентов встали и вышли из класса, как мы и договаривались. На следующее утро мы встретились с ними в моем кабинете, и я рассказал им пропущенную часть своей лекции. Меня отнюдь не радовали накладки в расписании и то, что мне приходится заниматься дополнительной работой, но я понимал, что студенты не виноваты в случившемся. Отпустив их на третьей неделе, я сделал короткий перерыв для оставшихся. Я помню, с каким раздражением шел в перерыве в туалет, — и вдруг, проходя мимо открытой двери одного из кабинетов, увидел своих студентов и пресловутого преподавателя финансов, который как раз объяснял им некую важную мысль, воздев руку вверх.

Внезапно я почувствовал крайне сильное раздражение. Этот человек не уважал ни мое время, ни время моих студентов. Из-за его высокомерного поведения мне приходилось тратить несколько часов на утренний полуторачасовой пересказ своей предыдущей лекции, пропущенной студентами по его вине.

Что же я сделал? Охваченный негодованием, я подошел к нему на глазах у учеников и сказал: «Пол, я крайне расстроен тем, что вы поставили свои занятия на то же время, когда я провожу свои».

Он посмотрел на меня непонимающим взглядом. Было очевидно, что он не понимает ни кто я такой, ни о чем я говорю.

«Вообще-то я читаю лекцию», — сказал он обиженно.

«Я знаю, — возразил я. — Но я хочу, чтобы вы поняли, что проведение дополнительных занятий для студентов в то время, когда я читаю для них лекции, — не совсем правильное решение».

Я сделал паузу. Казалось, он так и не понимает до конца, кто я такой.

«Это все, что я хотел сказать, — добавил я. — Теперь, когда я рассказал вам о том, что чувствую из-за вашего решения, мы можем больше не говорить об этом». С этими благородными словами я повернулся и вышел из аудитории.

В коридоре я понял, что сделал то, чего не должен был делать, однако чувствовал себя гораздо лучше.

Вечером мне позвонил Дражен Прелич, старший преподаватель моего факультета, знакомство с которым и позволило мне поступить на работу в MIT. Дражен сказал мне, что ректор школы Дик Шмалензее попросил его рассказать об этом инциденте и осведомился, соглашусь ли я публично извиниться перед всей школой. «Я ответил ему, что это маловероятно, — сказал Дражен, — так что жди вызова к ректору». В этот момент на меня нахлынули воспоминания о том, как меня в детстве вызывали в кабинет директора школы.

Разумеется, ректор позвонил мне на следующее утро и пригласил на встречу. «Пол в бешенстве, — сказал мне ректор. — Он полагает, что вы намеренно оскорбили его, зайдя в класс во время лекции и начав спорить с ним на глазах у всех студентов. Он требует от вас извинений».

Рассказав ректору свою версию случившегося, я признал, что, вероятно, не должен был заходить в класс Пола и делать ему гневные замечания. В то же время я предложил, чтобы Пол также извинился передо мной, так как он прервал мои занятия по крайней мере трижды. Вскоре ректору стало понятно, что я не собираюсь извиняться.

Я даже попытался донести до него положительную сторону происходящего. «Вы экономист, — сказал я ректору, — и знаете, насколько велико значение репутации. Теперь у меня репутация человека, готового постоять за себя, когда ему наступают на ногу. Соответственно, велики шансы, что теперь никто не осмелится поступать со мной таким же образом. Это означает, что вам не придется разруливать подобные ситуации в будущем, и это хорошо, не так ли?» Выражение его лица показало, что он не оценил всю красоту моего стратегического мышления. Вместо этого он просто попросил меня поговорить с Полом. (Наше общение с Полом не принесло положительных результатов. В итоге он заявил, что у меня внутренние проблемы с социальным общением, и предложил выслушать его авторитетное мнение о правилах этикета.)