Золотой стриж - Екатерина Соболь

Нил представил, как анима покидает его, – и отпустил ее, тяжело дыша открытым ртом. Рукой касаться было не обязательно, он чувствовал, что весь пропитан магией, и разрешил ей уйти. Слеза медленно, тяжело сползла по щеке, секунду повисела на подбородке и упала, напоследок золотисто вспыхнув под солнечными лучами, и от того места, где она коснулась воды, во все стороны поползло золотистое сияние. Нил уже не чувствовал собственное тело ниже пояса, и это приятное, сонное онемение ползло вверх, накрыло сердце, потом горло, мягко перекрывая доступ воздуха.

А потом время пошло так, как ему положено, – разом, без предупреждений. Над головой тяжело хлопнули крылья, и Нил медленно, заторможенно поднял взгляд. Ястреб летел прямо на него, и Нил упал назад. Лапа подцепила воздух перед его лицом, едва не задев шею. Кожу хлестнуло холодом, но Нил уже коснулся спиной воды.

Он был уверен, что последняя секунда будет мучительной, но боли не было, и он осел в воду, удивляясь тому, как это, оказывается, просто: умирать. Дышать почему-то совершенно не хотелось.

В первое мгновение спине стало холодно, а потом вода приняла его так ласково, будто он – ее часть, и сомкнулась над головой. Сверху доносился еле слышный шум, потом стих. Он тонул спокойно, как камень: сердце не билось, в груди было пусто и холодно, и Нил сонно размышлял, почему все еще работают глаза. Правда, работали они как-то странно: он чувствовал, что на ребра давит чья-то цепкая, твердая рука, но никакой руки не видел – только расплывчатый контур солнца и дрожащую толщу воды.

А потом сердце вдруг трепыхнулось, и снова, и снова: еще не биение, но хотя бы попытка. Ноги тут же закололо, перед глазами вспыхнули искры. Нил открыл рот, сам не зная, что и кому хочет сказать, – и в горло тут же хлынула вода. Только что он так мирно дышал в этом озере – а точнее, не дышал, – что его до глубины души потрясло, сколько страданий причиняет вода, когда она у тебя внутри, а не снаружи.

Невидимая рука толкнула его глубже, и на этот раз он барахтался, отбивался, вот это уже больше походило на ту смерть, которой он боялся: в висках стучит, дышать хочешь, но не можешь, грудная клетка в огне, ты вроде бы кричишь, но сам себя не слышишь. Спина коснулась чего-то мягкого и прохладного – видимо дна. У Нила в голове мелькнула дурацкая мысль, что он, похоже, все это время тонет на глубине чуть выше колена, а потом рука, давившая на грудь, сжала пальцы и резко дернула его вверх.

Нил с хрипом сел, снова чуть не захлебнулся, попытался встать, упал в воду – и тогда рука, по-прежнему державшая рубашку, подтащила его к берегу, и он растянулся на мелководье, мокро кашляя. Грудь разрывали жуткие, влажные хрипы, он не мог дышать, но тут его перекатили на бок, вода наконец-то вылилась изо рта, и он разрыдался, комкая руками песок.

Он даже на локте не мог приподняться, руки не держали, – но его подхватили, усадили так, чтобы он не падал лицом в воду, и узкая ладонь осторожно вытерла его мокрое лицо: слезы, воду, слюну. Нил заерзал, устраиваясь удобнее, и руки обняли его, покачивая, как ребенка.

– Малыш, смотри, – сказал хриплый, надтреснутый женский голос. – Посмотри.

Открыть глаза Нил смог с третьей попытки. Озеро сияло, будто в него высыпали все звезды, что есть на небе: мириады ярчайших искр. Над водой поднималась золотая дымка – как на рассвете летом, только в десять раз гуще. Небо было чистым и синим – ни Ястребов, ни облаков.

Кашель царапал горло, но все меньше и меньше, сердце, трепыхавшееся, как рыба на льду, с каждым ударом билось ровнее. Нил кое-как поднял руку и вытер глаза. Его обнимала мокрая насквозь старушка – так вот чья ладонь его топила, а потом вытащила. Смуглая кожа старушки тоже сияла, будто она пропитана золотистой водой насквозь.

– Вы кто? – выдавил Нил и опять зашелся в приступе кашля.

– О, не узнал? – весело сказала она, разжав объятия.

Искры в озере медленно гасли, золотая дымка рассеивалась.

– Нет, – прохрипел Нил, просто чтобы еще разок услышать звук своего голоса.

Ему было холодно, ноги противно дрожали, ныла каждая кость в теле, но как же приятно быть живым. Нил внезапно понял, что старушка больше не смуглая, да и, в общем, не старушка: кожа у нее резко посветлела, морщины расправились.

Нил перевел взгляд на Кадета – тот застыл в нескольких шагах от них, переводя взгляд то на Нила, то на девушку, которая напоила их водой в яблоневом саду. Девушка примирительно кивнула Кадету и удобно устроилась на мелководье, опираясь на локоть.

– На этот раз узнал? – спросила она, глядя на Кадета так, будто ее забавляет его вид.

Тот помотал головой, и она тяжело вздохнула.

– Да что ж такое. – Она покосилась на Нила. – Уж ты-то должен узнать!

Девушка снова начала меняться, волосы стали рыжими, и Нил сипло вдохнул. Это была та красавица, что пришла к нему в Комнате Страха. Улыбка у нее была озорная и мрачная, и от этой улыбки с сердцем Нила что-то начинало происходить.

– Ты… Ты Весна, – выдавил он, поскольку она явно ждала от него каких-то слов.

– В том числе, – кивнула она. – Но кто я? Давай. Назови меня по имени.

– Я не знаю.

– Конечно знаешь, – мягко сказала она. – Ты все время говорил со мной. Я всегда была с тобой.

Нил сглотнул. Она ведь была права – он знал, в глубине души всегда знал, кто она.

– Ты – Земля, – шепотом сказал он. – Но… Но…

– Продолжай, – снисходительно кивнула она.

– Но если место силы было тут, если ты его хранила, как ты нашла в Селении меня? Я ведь… Не отсюда. Мой дом не тут.

Она утомленно прикрыла глаза.

– Кое-что вам, людям, очень трудно понять. Земля – одна на всех. У меня тысячи лиц и имен в разных концах мира. – Ее лицо снова изменилось, кожа потемнела, волосы начали виться. – Все так озабочены своим клочком земли, что забывают: я одна и та же для всех. И это все равно что быть очень многодетной матерью, которая любит всех детей одинаково, а они вечно ссорятся и пытаются отнять друг у друга игрушки.

Она поманила Кадета к себе. Тот подошел и опустился на колени в мелкую воду. Темнокожая девушка вдруг легонько щелкнула его по носу, а потом костяшками пальцев провела по затянутой маской щеке. Кадет моргнул, а она засмеялась. Кожа у нее снова стала молочно-белой.

– Ты ведь пыталась убить его, – растерялся Нил.

Она подняла брови.

– Это было испытание для тебя, глупый ты ребенок. Тебе было выгодно, чтобы он оставался мертвым, но ты его оживил. Жизнь дороже всего на свете, нет ничего, что с ней сравнится. Ты все сделал верно. – Она заправила себе за уши пряди мелко вьющихся рыжих волос и повернулась к застывшему Кадету. – И ты сделал то же: пожелал ему жизни, хотя никакой выгоды в этом не было, и я с радостью исполнила твое желание.

– Почему я сейчас не умер? – тихо спросил Нил. – Я ведь… Я должен был.